Роковые таблички
Шрифт:
Больше ждать он не мог. Ведь, Ольга могла по-настоящему рассчитывать лишь на его помощь, а он тут ждёт, когда все тропки просохнут. Ничего – и так доберётся до тайника, а там, глядишь, и ещё теплее станет. И Максим стал готовиться в дорогу.
Привычно ощипав пойманных голубей, он насадил их на стальную спицу, и повесил запекаться над углями. Сам же принялся чинить поистрепавшуюся одежду и обувь. В этом деле очень кстати оказались обрывки проволоки, и гвоздик, который Максим использовал в качестве шила. Не имея опыта в латании штанов и сапог, он провозился очень долго, а результат по-прежнему не радовал глаз. Но, понимая, что добыть одежду сейчас не удастся, Максим подавил свой критический
Провозившись до самого заката, Максим заново растопил остывшую печь. Потом натаскал поближе к очагу досок, наломанных со старых поддонов. Пусть сохнут – в лесу сейчас сухих палок для костра не отыскать. Поужинав голубиным мясом, развесив для просушки одежду и выставив сапоги ближе к огню, Максим устроился на ночлег.
Перед дальней дорогой тревога долго не отпускала Максима. Он старался представить, какие опасности могут подстерегать его на пути к тайнику. А вдруг морозы ударят заново, или, напротив – зарядят весенние дожди. В прежней жизни, сытом существовании в большом городе, он и помыслить не мог, насколько человек слаб и зависим перед мельчайшими капризами погоды. А теперь… теперь пугает каждая мелочь: тучка над горизонтом, ощущение постороннего взгляда на затылке, шорохи за стеной.
Иногда Максиму казалось, что он стал различать чужие, враждебные запахи, как один из тех псов, что противно и громко скулили по ночам в ближайшем перелеске. Просто появлялось ощущение какого-то враждебного присутствия. Максим тут же брал в руки дробовик, и бросался к дверям. Но, к счастью, это были лишь лисы, или одичавшие собаки, которые при виде человека с ружьём тут же бросались прочь.
Вот и теперь, накануне ухода из этого, провонявшего покойниками, городка, Максиму было не до сна. В каждом шорохе, стуке и скрипе слышалась угроза. Будто за порогом сторожки кто-то так и ждёт, когда Максим уйдёт подальше от своего временного убежища, порвёт связь с укрывшими его стенами. И там уже будет несложно сбить его с ног, отобрать оружие, втоптать в грязь, утопить в болоте.
Все эти тяжёлые мысли мучали Максима всю ночь, иногда незаметно перетекая в реалистичные кошмары, от которых он вскакивал, машинально хватаясь за оружие. Гладкое ложе ружейного приклада, или рукоять ножа, неизменно успокаивали его разыгравшееся воображение, принося чувство защищённости, но потом всё повторялось по новой. Его мысли всю ночь кружили вокруг одних и тех же образов, как искорки на детском волчке.
Дождавшись рассвета, как спасения, Максим скрутил из проволоки и тряпок подобие заплечного мешка. Совершенно опустошённый, отправился он в дорогу, решив, что любая возможная опасность лучше, чем её ожидание. Лучше держать врага на прицеле или руками за горло, чем озираться в ожидании неизвестной угрозы.
С каждым шагом страх рассеивался, а восходящее солнце окончательно вытравило из головы Максима остатки ночных кошмаров, напитав его, капля за каплей, прежней уверенностью и стремлением к цели – соединению со своей любимой женщиной.
Максим быстро добрался до дороги, по которой они вошли в городок с поисковой бригадой. По ней он и отправился вдоль реки, выискивая глазами знакомые ориентиры. Максим пытался найти тот маршрут, по которому они подошли к реке, чтобы оттуда напрямую двинуться в сторону общины лесопоклонников. Разумеется, он не собирался посещать лагерь, ведь большинство общинников уже считали его мертвецом. Однако, чтобы отыскать свой тайник, ему потребуется идти от лагеря – только так он сможет вспомнить заветное место.
Максим никогда не жаловался на свою память, и легко запоминал приметные деревья, камни, холмики и канавы – всё
Так он и шёл, старательно избегая заболоченных низин. Максим собирал сухие сучья, и, ближе к заходу солнца, устраивался на ночлег в какой-нибудь сухой и защищённой от ветра ложбинке. Спал Максим недолго, просыпаясь от невыносимой, зубодробительной дрожи, вызванной ночным заморозком. Тогда он вновь разводил огонь пожарче, и, дождавшись восхода светила, двигался дальше.
За всё время пути, он не встретил ни одного человека. Порой он даже ловил себя на мысли, что не прочь увидеть чью-либо рожу. Пусть одичавший охотник, разоритель гнёзд, трясущийся каннибал, на худой конец, но человек. А то глаза слипаются от монотонного мелькания почерневших древесных стволов, да сухих плетей кустарника. Порой, Максим, начинал напевать что-либо вслух, вздрагивая от звука собственного голоса. Анекдоты себе рассказывал, громко смеясь над знакомыми шутками. Как ни странно, это помогало ему не раскиснуть в полном одиночестве.
Людей Максим не встречал, а вот зверей – великое множество. Правда, это было лишь то, что от зверья осталось – распространяющие густой, въедливый смрад, гниющие туши. Этого и следовало ожидать – массовый замор из-за полного отсутствия пищи. Из-за того, что уничтожили растения, многие звери не успели накопить жир на зиму, а в скудные морозные месяцы им только и оставалось, что помирать с голоду. Ведь, теперь не было егерей, которые ставили кормушки на лесных полянках в суровые зимы.
Для мух и воронья это был настоящий пир. Тут и там слышались птичьи перебранки, и кружили над землёй сытые падальщики. Но и без них Максим легко мог определить, насколько много зверья не пережило зиму. На всём протяжении пути он, выходя из одного смрадного облака, ту же попадал в другое. Казалось, от этого тяжёлого запаха смерти невозможно скрыться.
На третий день пути, он всё же увидел людей. Группа мужчин показалась из леса, как раз там, где недавно прошёл Максим. Он пригнулся, но понял, что напрасно – его заметили. Он уже взялся за ремень дробовика, когда люди отвернулись от него, и продолжили свой путь, не обращая на Максима никакого внимания. Он поначалу удивился такому поведению, но, присмотревшись, понял, что эти люди – его бывшие соратники с «печатью Леших» на груди. Он, будучи в поиске или на охоте, так же, как и прочие общинники, никогда не обращал внимания на людей, бродивших вдалеке, и не представлявших явной угрозы. Все считали: «Ходят, и пусть ходят. Леший с ними. Захотят поближе подойти, тогда и посмотрим, что делать».
Если общинники куда-то идут, то не иначе, как по заданию Ведущего. И им нет резона отвлекаться на какую-то одинокую фигуру, мелькнувшую вдали. Но один вывод из увиденного был для Максима бесспорен: лагерь уже близко, и, похоже, эти люди как раз туда и направляются. Он решил издали проследить за ними. Зная, что никто за ним не погонится, он, тем не менее, старался следовать за общинниками так, чтобы не привлекать внимания.
Находясь на пределе видимости, он выжидал, пока группа людей не скроется из виду. Потом, выждав несколько минут, двигался в том же направлении, пока вдали не начинали маячить спины лесопоклонников. Этот метод оправдал себя целиком и полностью – за час до захода солнца Максим, распластавшись у корней мёртвой сосны, наблюдал, как ходоки скрылись за воротами лагеря.