Роль в сказке для взрослых или "Таланты и Полковники"
Шрифт:
Это был трудный вопрос. Филипп ответил неопределенным замедленным жестом: успеется, мол.
Померещилось, что поодаль, прислонясь к дверному косяку, стоит Лина, сестра. Как она почернела за эти месяцы! Огромные, в пол-лица, глаза. Острый, вверх растущий живот. И острая подозрительность, даже при добрых вестях:
– Извини, Филипп… но тебе не в чем сознаться? Благополучный амулет дали… Включили телефон. Включили чистую воду… Почему? За что? Мне легче ведра таскать от колонки, чем принимать это все, не понимая… Слышишь?
А Инфанта перебирала кассеты и в результате
Филипп не расставался со своей пьесой в новенькой пластиковой одежде. Оглаживая ее, спросил:
– Чем же вы их воспламенили так?
– Почему я? Это вот она!
– ткнула Инфанта в переплет.
– Ну-ну-ну, не надо так - мне уже чуть больше 15-ти… Я обязан вам, слов нет. Ваше вмешательство - само по себе сказочный сюжет! Бедняга Кеглиус - он вам послушен, как этот… Вергилий! Но вот придет на пьесу публика… Если придет. Видите ли, есть мнение, будто все так упростилось и оголилось, что искусства не требуется… что оно у нас при смерти… И будто сборы сейчас может делать только Офицерское варьете или заведения в этом духе. Тоска, не правда ли?
– Тоска! Но я не верю… Это чье ж такое глупое мнение?
– Неважно. Многих! Я тоже сопротивляюсь ему, как могу…
Он оглянулся: там, у дверного косяка, Лины больше не было. Зато она возникла в другом углу - нечесанная, злая, рядом с уличной водонаборной колонкой.
– Не наивничай, брат!
– хриплым голосом стыдит она Филиппа.
– Какие сказки могут быть в Каливернии? Какие, к чертям, метафоры? Перед тобой идолище в противогазе, а ты подносишь к его хоботу фиалки!
– Сеньор Филипп… По-моему, вы не со мной говорите… Вы "не в игре"!
Его ответ опередила Лина - видение Лины, яростно качающей воду:
– Отойди… я сама, это не трудно. Тебе ведь как сказано? Чтобы в 10 утра твоя папка была уже в театре! Нежный товар… скоропортящийся… в полдень может уже заваниваться…
Наваждение было страшно реальным: например, вода из колонки лилась– таки в ее большой бидон!…
Филипп остановился перед Инфантой и озадачил ее мрачностью тона даже больше,чем смыслом вопроса:
– Сеньорита, скажите, пожалуйста: я что-нибудь просил у вас?
– Вы?… У меня? Нет…
– Не просил, верно? Запомним на всякий случай! А мои сказки - кого или что они обслуживают? Видите: вы даже не понимаете вопроса! Ну нету там этого! Зато им удавалось смешить и трогать! Конечно, влиять на трибуналы, на их решения сказки не могут… Равно как открывать двери темниц или обуздывать фанатиков… или делать так, чтобы вместо пуль из карабинов вылетало конфетти! Но этого никто не умел - ни Шекспир, ни Андерсен, ни Сервантес!… - он стоял набычившись и бросал эти слова не ей, а в пустоту куда-то, бросал, то атакуя, то взмаливаясь.
– Смягчать сердца - это и минимум наш, и максимум! Так почему не делать этого? Легче кому-то из пострадавших оттого, что я пачкаюсь с клеем и теряю форму? Нет же! Вот и буду работать… А конверты будет
С полуоткрытым ртом глядела на него Инфанта:
– Святая Агнесса… с кем вы спорите?
– С собой, сеньорита… с кем же еще.
– А может хватит уже? По-моему, вы доказали себе все! Потанцуем теперь?
– не глядя, она ткнула кнопку позади себя: ворвался стереофонический шквал средней мощности, навязывая "хард рок".
– Нет, что вы, я - пас, - шарахнулся Филипп.
– Да-да, вы еще тогда цеплялись за старое аргентинское танго… я помню! Как за бабкин подол!
– смеялась она и уже отплясывала. Неуверенно обезьянничая, Филипп попытался соответствовать.
– Пьесу-то положите… не похитят здесь!
Филипп кинул на подушки пластиковую книжку.
– Я собираюсь играть в ней, знаете?
– крикнула Мария-Корнелия. Он дал понять, что недослышал, не понял. Тогда она совсем заглушила музыку, четко повторила всю фразу, после чего вернула громкость. Танцевать она могла и всерьез, и пародийно - сейчас было второе. Филипп стал недвижим и, должно быть, выглядел глупо:
– Как… играть?
– Очень просто! А для чего я заварила всю эту кашу?
– Я полагал… что вы бескорыстно…
– А я - бескорыстно!
– кричала она, продолжая дергаться в ритме.
– Ваш театр… ничего не должен платить мне! Я еще сама… внесу в это дело… сколько понадобится!… На декорации… на костюмы! Танцуйте, танцуйте! Что?!… Не нужна вам такая артистка, скажете?
Нет, так нельзя было разговаривать. Тем более, о таком. Девчонка нарочно прибегала к механическому раскрепощению "хард рока", чтобы осмелеть, подойдя, наконец, к главному.
– Скажете, не нужна?
Он сам убрал в аппарате звук.
– Нет, пока я ничего не скажу… А ваш отец - он в курсе дела?
– В курсе другие. Полковник Корвинс, например. Он теперь будет командовать зрелищами… вам его слова достаточно. Кто вам, кстати, сделал хороший амулет надежности? Он! Очень может быть, что в эту минуту он читает "Исповедь лгуньи"… А если я поласковей взгляну на прыщи его сына, он все для нас сделает! Вот. Знает про это еще майор Вич, он тоже - за. А папа… ну, понимаете, он не успел воспитать в себе художественный вкус. Из всего искусства его одна кинохроника интересует и детективы. Но нам с вами нечего обращать на это внимание! Отец узнает потом… лучше, если на премьере уже. В один вечер сделается самым горячим театралом: меня-то он любит, в этом можете не сомневаться!
– она сама себя перебила.
– Сеньор Филипп, я танцевать хочу! Мы говорим, говорим…
И она опять врубила систему. На этот раз децибелы были умеренные, но все равно, следовало переждать, помолчать, а он все- таки прокричал сквозь наглые синкопы:
– Какую же роль вы облюбовали там?
– Что?
– Какую роль, спрашиваю?
– Анны, конечно!
– Розовая, с оскаленными зубками, Инфанта шла в танце на него, он пятился.
– Меньше, чем на главную роль, и замахиваться не стоит,верно?
– Но Анне 22 года!
– А вот и нет! Незачем так старить ее… Посмотрите сами! Ей меньше!