Роль, заметная на экране
Шрифт:
Это было ужасно. Задохнувшись, я застыла, потом хотела вырваться, забыв о съемке. Он схватил меня еще и другой рукой и не отпускал.
Я поняла, что он сказал правду, но не заплакала. Не чувствуя боли, я всей тяжестью повисла на своих косах, намотанных на его руку, и только водила глазами, ожидая, когда окончится дикая пляска и можно будет уйти.
Но вот воины уже отошли в сторону и смолкла музыка, а Хабир все еще меня не отпускал. Теперь он держал меня за обе руки, поставив перед собой.
— Прости меня. Я не знал… Я сказал просто так, первое,
Меня било как в ознобе. Я ничего не могла ему ответить. Да я и не знала, где правда, а где неправда в его словах.
— Ну, что тут у вас? — подошла к нам Анна Николаевна.
— Я чересчур сильно затянул ей косы, — слукавил Хабир. — Еще раз прошу прощения!
И он быстро отошел от нас.
— Видишь, Раюша, твоя слава растет и без танцев — сказала Анна Николаевна, поправляя мне серьгу, запутавшуюся в волосах. — Сегодня тебя превозносили, как современную Комиссаржевскую… Даже не можем понять, какой дубль лучше: первый или этот, с отчаянным взглядом…
Я молчала. Не потому, что хотела незаслуженно прослыть хорошей актрисой и умалить заслугу Хабира, управлявшего мной. Мне нужно было побыть одной и разобраться в себе.
Пока Вадим и Лена расставляли по местам бело-голубых друзей пастуха, я уселась на раскладушке под деревом. Теперь мне было понятно, что я выдала себя самой себе. Давно я дала слово смириться с отношением Вадима ко мне только как к исполнительнице главной роли. У него своя жизнь, своя семья… Мы товарищи по работе, и всё… Я понимала это. Но в глубине души, видно, для меня все оставалось по-прежнему, если так потрясли слова Хабира. Видно, понимать все и принять решение поступить благоразумно было еще мало.
Рядом со мной бочком уселся Зяма:
— Не отдохнули еще, Раечка? Вы сегодня показали такой класс игры!..
Я невесело засмеялась:
— Какая там игра! Это Хабир показал класс дрессировки. Как в цирке, в нужный момент щелкнул бичом…
— Успокойтесь, Раечка! — воскликнул Зяма и, вспомнив о своих обязанностях, кивнул в сторону киноаппарата. — Там скоро начинать будут.
— Ладно, идемте, — встала я с раскладушки.
Во время спора бая с народом я, закрыв руками лицо, лежала у ног Хабира с накрученными на его руку косами. Только в конце, когда старейшины требуют три дня на решение, кому отдать невесту, бай отпускал меня. Я кидалась к отцу.
Повторяли это много раз, потому что в съемке участвовало больше ста человек, и то один, то другой двигался не вовремя. К тому же два старика колхозника, с не наклеенными, а собственными белоснежными бородами, принялись против чего-то возражать. Евгений Данилович, любивший во всем точность, стал доказывать им, что старинные рукописи в музеях дают основания утверждать такие права старейшин. Он даже рассказал и объяснил какие-то ритуалы. Анвер, служивший переводчиком, задавал столько своих вопросов и так многословно удивлялся знаниям нашего режиссера, что я успела успокоиться и заметила расстроенный вид Хабира. Он огорченно поглядывал в мою сторону.
— Извините меня, —
Он взял мою руку и крепко пожал.
— Вы не сердитесь? Я действительно хотел помочь!
— Эй, эй, черный бай! — закричал Евгений Данилович. — Мы репетируем или нет?
Наконец, когда солнце приблизилось к шапке леса, все окончилось. Я, отвязав косы, распустила волосы, которым все же порядочно досталось.
— Больно? — спросил, подойдя, Иван Дмитриевич.
— Ничего, — ответила я, растирая пальцами голову.
— Ус-стали? — сочувственно покачал он головой.
— Ничего.
Мы оба рассмеялись.
— Н-научились у меня! — сказал он. — Идемте, есть место в «к-к-козлике».
Мы побежали вместе.
В «козлике» уже сидели операторы, режиссер, Анна Николаевна и Вадим. Свободное место было рядом с ним. Я села.
— Поздравляю вас, — сказал он. — Сыграть лучше не могла бы и сама Комиссаржевская!
Душа моя наполнилась радостью.
— А вам удалось видеть эту знаменитую артистку? — спросила я иронически, досадуя на себя за то, что не могу быть равнодушной к его словам.
— Нет, злюка, не видел, — рассмеялся он. — Я не хуже вас знаю, что она умерла, когда меня еще не было на свете. Но рассказывают…
— Рассказывают, что хорошо все получается с хорошими партнерами, — заметила я, чтобы избежать его комплиментов.
Евгений Данилович засмеялся. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что он догадался о помощи Хабира.
— Ничего, Раюша, — весело сказал он. — Хабир — человек гуманный, обошелся своими средствами вместо моих жестоких советов… Но вы были молодцом!
— А где Михаил Алексеевич? — спросила я, как будто мне было это интересно, а разговор о Хабире меня не касался.
— Фу-у! Давно уехал! Запрашивает по телефону киностудию о каких-то делах, — ответил Вадим.
Я сидела рядом с ним, сохраняя самый беззаботный вид, но вряд ли мне было бы хуже, если бы Хабир действительно наставил мне синяков.
У «Батыра» уже снова были устроены удобные сходни. Нас ждал обед, по времени больше походивший на ужин.
Управившись со всеми тремя блюдами, я поднялась на верхнюю палубу и залюбовалась сумеречными лиловато-серыми красками воды, неба, песчаной косы. Большой буксир тащил с верховья длинный плот. Бревна, связанные звеньями, свободно изогнулись дугой, повторяя форму нашей речной излучины.
— Вот так бусы! — воскликнула Альфиюшка, подбегая ко мне и показывая рукой.
Плот действительно был похож на ожерелье гиганта.
— Ой, из бревен бусы!.. Смотрите! — прыгая на одной ноге, кричала Альфия матери и ее подругам.
Все балерины, которые отдыхали на палубе, подошли к нам. Опершись на поручни, они смотрели на плоты, между звеньями которых вода была зеркально гладкая, хотя шумно плескалась вдоль бревен.
— Какие мягкие краски! — задумчиво заметила Роза, и ее черные глаза стали мечтательными.