Роман без последней страницы
Шрифт:
К слову сказать, эта Кисленка, вопреки заявленному размеру, оказалась на удивление маленькой. Проезжая мимо белой таблички с надписью «Б. Кисленка», отец чуть притормозил. На въезде в деревню стояло несколько сгоревших домов. Потом два заколоченных с провалившимися крышами и косыми заборами. Вдоль дороги и во дворах все было завалено мусором: пакеты, пустые банки, бутылки. Здесь же стояли ржавые транзитные фуры. Дайнеку охватило страшное понимание того, что жить в таком антураже – жуткая жуть.
– Будто Мамай прошел. – Это была
По адресу, который был им нужен, стоял приличный жилой дом. Молодая женщина во дворе снимала с веревки мерзлое белье.
– Здравствуйте, – обратилась к ней Дайнека. – Прохор Федотыч в этом доме живет?
Та улыбнулась.
– В этом. А вы кто?
Дайнека не нашлась, что ответить. В разговор вмешался отец:
– Нам нужно с ним поговорить.
– Тогда проходите…
У входа в дом они тщательно вытерли ноги, хоть грязи на них не было, скорее из уважения к чистоте, которая царила внутри.
– Дед! – крикнула женщина и бросила пахнущее морозом белье на диван. – К тебе пришли, выходи!
В дверях комнаты появился крепкий старик. Пустой рукав фланелевой клетчатой рубашки был заправлен под брючный ремень.
– Прохор Фетотыч? – Дайнека смотрела на однорукого старика. Потом тихо спросила: – Прохор и Проня – это вы?
Глава 49
Живите долго
– Я даже не мечтала найти вас. И уж тем более с вами поговорить. – Дайнеку переполняло чувство восторга. – Я читала про то, как вы любили Манечку.
– В книжке? – Прохор Федотович посмотрел на нее сквозь очки. Взгляд у него был добрым-добрым, глаза – синие-синие. И морщинки вокруг глаз светлые, будто незагорелые. – Я тоже читал. Только давно. Все там – вранье.
– А где сейчас Манечка?
– Не знаю, – сказал он.
Вячеслав Алексеевич сидел чуть в стороне, предпочитая слушать и наблюдать. Дайнека беспомощно оглянулась, и он понял: ей нужна помощь.
– Эта женщина, героиня, описанная в романе «Земная правда», жива? – спросил он.
– Вряд ли, – ответил старик.
– Значит, она умерла?
– Это мне не известно.
– Если не ошибаюсь, вам девяносто шесть?
– Столько не живут? – спросил старик и, усмехнувшись, заметил: – А я – жив и пока на своих ногах.
К разговору подключилась Дайнека.
– Из романа можно понять, что вы поженились.
– Нет. Манечка ушла.
– Куда? – оторопела она.
– Не знаю. Собрала сына, вещи и ушла из села.
– И вы не знаете, что с ней стало?
– Никто не знает. Больше ее не видели.
Вячеслав Алексеевич и Дайнека переглянулись. Старик продолжил:
– Я ее искал. Потом понял: она ушла от меня, потому что я был ей не нужен.
– Как же так…
– Что? – Старик приложил руку к уху.
– Вы ее сильно любили? – повторила она чуть громче.
– Любил больше жизни. – Старик на мгновение задумался. –
Дайнека спросила извиняющимся, виноватым тоном:
– Можете рассказать?
– Ее жизнь? Что же не рассказать… Дело-то прошлое… Жизнь прошла. Бояться мне некого.
– Вы ездили с ней в Чистовитое?
– Привез ее, высадил и уехал в Покосное.
Дайнека кивнула.
– Но ведь потом вы вернулись?
– Посмотреть, как она живет. Пошел вместе с ней к матери того парня, которого зарубили перед самой их свадьбой. Думал, сынок Манечкин от него. Кто ж знал, что оно так обернется… Пришли, а та на Манечку с топором. Кричит, дескать, я все знаю. Ты, говорит, виновата, из-за тебя Митька мой помер. Я еле ее отбил, а утром увез с сыном в Покосное. Оттуда отправил в Муртук. – Старик снял очки. – Задело это меня сильно. За живое задело. Манечку я знал… За что ж на нее с топором? Отправил их с сыном домой, а сам – обратно в деревню. Пришел к той старухе, что на Манечку кинулась, сел и говорю: ну, рассказывай, старая, все как на духу. Никуда не уйду, пока все не выложишь. Она меня прогонять…. Я – сижу. Соседей, говорит, позову… Я – сижу. Она ни в какую. Тогда я ей говорю: ты, старая, жизнь прожила, а Манину жизнь заедаешь. Пошто на девчонку кинулась?
– Рассказала? – не утерпела Дайнека.
Старик обхватил голову руками.
– Ой, что тут началось! В кино не увидать, в книжках не прочитать. Она заплакала и давай говорить… В тот день, в аккурат перед свадьбой, когда Митя, сынок этой старухи, в баню пошел, к ним во двор залезла Хохлиха. Ее в деревне ведьмой считали. Повадилась она лазать через забор, коров соседских доить. Залезла Хохлиха во двор, прокралась в сарай, а в бане Митя с кем-то ругается. Прислушалась у двери – там такой разговор… Митя кричит: «Ты пошто Маньку спортил! Баб тебе не хватат?»
– Ну? – Сидя на стуле, Дайнека наклонилась вперед.
– Тот ему отвечает: «Отпусти, не то плохо будет». Видно, не отпустил. Тюкнули его топором.
– Кто был тот второй?
– Хохлиха сказала, кто-то с Покосного. В тот день как раз из их конторы трое на конях приезжали.
– Так и не узнали, кто это сделал?
– Как не узнал… – Прохор Федотович прищурился. – Я потом к Хохлихе пошел. Она – в крик. С ней не стал церемониться, сразу в подпол загнал. Пока, говорю, не скажешь, не выпущу. Все ж таки – ведьма. Мало ли что…
– Это все россказни, неужели вы не понимаете, – усмехнулась Дайнека.
– Это вы теперь такие все умные. А мы тогда верили и боялись.
– Неужели наколдовала?
Старик махнул рукой.
– Где там… В подполе до ночи просидела. Как выпустил, все рассказала. Только начала не с того, как Митю убили, а все про Петрушу Кустова, мужа Манечки говорила. Он перед смертью пришел к ней, зерна полмешка принес, чтобы она наколдовала и Манечка в деревню вернулась.
– И что Хохлиха?