Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
…Мои самые нежные и теплые чувства принадлежат тебе. Будь спокойна, знай, что всегда и во всем ты можешь положиться на человека, который был, есть и будет предан тебе всей душой. Э. С.
…Моя жизнь очень однообразна. Прилетела, затеяла ремонт, провозилась почти месяц — и сижу в своей келье одна. Настроение страх какое, чувствую, не выкарабкаться. Мне плохо, потому как очень одиноко. И. Н.
…Вчера я прилетела из Красноярска. Две недели жила в тайге с охотниками, а потом две недели плыла с одним старым лоцманом на плоту от Хамсары до Кызыла. Жизни таежной хлебнула, во многом разобралась,
…Давно-давно, когда мы были в отпуске дома, в том самом, когда ты приезжала к нам, когда я столькими слезами провожала тебя, так вот в том самом отпуске мой папа рассказал о маленькой такой, казалось, мелочи. Мальчик, сын наших близких приятелей, которого я любила с шести (да, да, с шести!) лет и до четырнадцати, оказывается, сказал на моей свадьбе моему отцу: «Что ж ваша дочь так рано выходит замуж? Я даже не успел сказать, что люблю ее». На мгновение показалось, что, если бы я это знала раньше, я бы, может, всю свою жизнь перерешила. Я понимала, что и тогда, то есть раньше, ничего бы не изменила и не изменилось бы, но стало больно.
Завтра четырнадцать лет нашей супружеской жизни. Мы всегда отмечаем эту дату. Понимаешь, каждый год так мучителен, что нельзя не отметить. Л. К.
Р. S. Как это справедливо, что и у тебя, и у меня будет тридцатитомный Достоевский. По-моему, никто не дает своим героям так последовательно вести себя, так откровенно жить и совершать такие поступки. Обнаженные нервы эти пугают безумием.
…У меня было раньше золотое правило: не пытайся удержать человека, встретившегося на пути, не пытайся остановить прекрасное мгновенье, не хватай снежинку руками. Встречая людей разных, прекрасных, удивительных, знай, они отдали тебе свой самый лучший миг, свой лучший поступок. Сколько раз я нарушала эти свои мудрые правила и всегда горько жалела. Е. Г.
«Священный сладостный обман, души волшебное светило… Оно сокрылось, изменило… Храни меня, мой талисман».
Каждое утро первыми приходят в школу повара. В семь утра будят детей физрук Федор Викторович и старший воспитатель Николаев. Следом за ними появляются воспитатели. К первому уроку собираются учителя. Директор в школе с утра до вечера.
По штату у нас двенадцать воспитателей. У воспитателя в среднем 30 человек на руках. Каждого надо утром поднять, покормить, отправить на занятия. Во второй половине дня — внеклассная работа, пионерские и комсомольские дела, дежурство, мытье полов. Да мало ли что? Воспитатели приходятся детям и мамами, и нянями, и подружками, и старшими братьями и сестрами. Взрослые остаются один на один с ребенком, с его миром, с его способностями и болезнями, с его наследственностью, привычками, прошлым. Просчеты и промахи в воспитании сваливать не на кого — ни на мать с отцом, ни на бабушку с дедушкой, ни на улицу, ни на среду.
И детям нелегко — кому жаловаться? В семье от несправедливости учителя ребенок прячется за мамину спину. А в интернате?
ИЗ РАЗГОВОРОВ С ДЕТЬМИ:
— Когда нас привезли из детского дома, мы какие-то дикие были. Всего по семь-восемь лет, но с нами никто не мог справиться. Детский дом всему научил — и пить, и курить, и материться.
Мы в детском доме закончили первый класс, а в Лесном нас опять в первый класс посадили. А у меня пятерки в табеле. Я сначала убежать хотел, но смирился. Зато не учился. А неинтересно было. Вот мы и ходили на головах.
— Когда тетя Валя привезла меня в интернат, третий класс был переполнен, и меня оставили на второй год во втором классе. Сначала я сильно скучала, но потом привыкла. Мальчики и девочки у нас очень дружные. И воспитательница мне нравится, когда добрая, а когда злая, она мне не нравится.
— Это Зинаида Тарасовна директору наябедничала, что мы дверь сломали. Все-все насочиняла. Ее никто не любит. Хотел бы я посмотреть на того человека, который скажет о ней хоть одно доброе слово.
В воскресенье, перед кино, прибегают семиклассники.
— Тамара Михайловна! Нас Нонна Владимировна в кино не пускает. Весь класс оставила.
Я пошла за дежурным воспитателем.
— Нонна Владимировна, ваши дети говорят, что они ни в чем не виноваты, а вы их не пустили в кино.
— Они не дети, не дети. Ничего не понимают. Сказала ведь — не начистите картошку, никого в кино не пущу.
Пошла я на кухню. Оказалось, картошка нужна на завтра. Вернулась.
— Подумаешь, перебьются без кино. Ишь, распустились. Нечего перед ними на задних лапках ходить. Никого не признают, кроме директора. И вы для них не авторитет. Вы их только по головке гладите, а их наказывать, наказывать надо.
И пошла, поджав губы.
Данной мне властью наказание отменила, а потом закрылась в кабинете и рыдала от отчаяния.
Вечером дети начистили котел картошки.
Вроде ладим, понимаем друг друга с полуслова в главном и в мелочах. С первым, самым трудным моим годом не сравнить. Тогда присматривались друг к другу, примерялись. Но сейчас настороженность исчезла, отношения наладились. И все равно в конфликтные, тяжелые минуты читаю в глазах воспитателей и учителей: «Попробовала бы ты вот так, изо дня в день, из года в год латать дыры, затыкать прорехи, мыть, стирать, белить, красить, выводить вшей, выносить матрацы из-под больных детей».
А чрезвычайные ситуации? Как-то суровой зимой в спальном корпусе вышла из строя система отопления. Весь город помогал интернату чем мог. Старших ребят переселили в школу, а младших воспитатели разобрали по домам. Дети жили в семьях до тепла. В семьях подрастали свои ребятишки. У Елены Даниловны четверо, у Фаины Владимировны трое, у учителей Николаева и Авдеина трое, у Екатерины Ивановны трое. Александра Петровна родила четверых сыновей и часто говорила молодым: «Запомните, мои дорогие. Один ребенок — не ребенок, два ребенка — половина ребенка, три ребенка — ребенок». Семья с одним ребенком в Лесном была редкостью. К этой редкой разновидности принадлежали немногие, в том числе и я со своим единственным сыном.
Целыми днями он, предоставленный сам себе, плавал на плотах по лужам, гонял на велосипеде, лазил на конюшню, вертелся у реки, «воевал» во дворах и подъездах. Он был подвижный как ртуть, то и дело куда-то закатывался, и я вечно его теряла.
Вечером, после семи, когда прозвенел звонок с самоподготовки и ребята отправились на ужин, я побежала укладывать сына спать. Но сына дома не оказалось. Не было его и во дворе. Я обошла соседей, близлежащие улицы, дворы, парк. Мальчишки из 7-го «Б» слазили на крышу сарая, на конюшню. Сын как сквозь землю провалился. И хотя каждый вечер повторялось одно и то же, и в конце концов он выныривал из темноты и, стоя под уличным фонарем, маленький, грязный, виновато теребил огромный стальной ключ, что по утрам я вешала ему на шею, на душе было неспокойно.