Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
— Сделаем подарки для всех, — сказал военный моряк и сел.
— Вот и отлично. Ведь и пехота, и летчики нам помогут? — Секретарь райкома посмотрел на Ника. — Николай Николаевич, а что у вас?
Телефон звякнул, секретарь райкома поднял трубку, а Володя, придвинувшись к Кольке Рыбину, зашептал:
— А что тебе дают? Ну, на твой военный паек?
— Я на казарменном. Кормят в столовке. Три раза в день, — ответил тот. — Супы, каши… кисель или там компот. И еще — за страх дают махру и шоколад.
— За страх?
— Ну, мы так называем: за особо опасную работу.
— Счастливый
— Рыбин! Буди Петровича, — послышался громкий голос секретаря. — Берите людей и дуйте на Геслеровский. Бомба возле бани неразорвавшаяся обнаружена.
Колька Рыбин надел ватник, сверху — полушубок, разбудил школьного учителя. Тот, увидев Володю, хмуро кивнул ему, затянул на полушубке ремень, и они ушли. Ник протиснулся к самому столу секретаря райкома. Начал дрожащим от волнения голосом:
— Витя, голубчик… Мы ж с тобой со школьной скамьи… Гибнут зверушки от голода! Ну как бы нам дотянуть до весны?
— Зверюшки?! — сердито сказал секретарь и, порывшись в бумагах, протянул Нику листочек с колонками цифр. — Знаешь, сколько в районе людей мрет от голода? А ты?! — Секретарь кинул бумагу на стол, резко отодвинул кресло, встал и, скрестив руки на груди, покачался с пяток на носки. Снова взглянул на Ника, сказал: — Вот что, дам тебе немного тухлой рыбы. Она настолько тухлая, что есть ее людям невозможно. Возьмешь?
— Ради бога! Ради бога! — торопливо проговорил Ник. Он нервно дергал шарф, намотанный на тощую шею, и пояснял: — Понимаете?.. Ведь животные. Мы — люди, мы можем двигаться, искать, добывать себе пищу, а звери сидят в клетках, и понимаете…
— Подготовлю бумагу командиру воинской части, — сказал секретарь, делая запись в толстой тетрадке, лежащей на столе. — Но посылать кого-нибудь туда с бумагой…
— Ради бога! — вскричал Ник. — Мы все сами. Я сам!
— Ну, будь здоров, Коля, — сказал секретарь райкома, протягивая Нику руку. — Мой тебе приказ: животных сохранить. Все. — Он резко повернулся к грузному мужчине, гревшему руки возле печки. Спросил: — Почему до сих пор плохо ведется борьба с ракетчиками? Ведь, сыплют и сыплют. Вы думаете принимать решительные меры?..
Мама потянула Володю за рукав, они вышли в приемную, мама стала закутываться в платок. Что-то радостно бормоча, заматывая себе голову скатертью, топтался возле них сияющий Ник. Дверь распахнулась, и не вошла — влетела… Зойка! Война будто бы и не отразилась на ней — Зоя была такой же подвижной и стремительной, лишь глаза стали совершенно черными, а черты лица порезчали.
Володю она не заметила, развязывая на ходу тесемки шапки-ушанки, промчала в кабинет секретаря.
— А, Зоя. Подсаживайся к нам, — послышался нетерпеливый голос секретаря райкома и стук отодвигаемых стульев. — Что с заданием? Докладывай.
Мама дернула Володю за рукав: идем! Но тот чуть задержался: пуговицы туго влезали в петли.
— Вот материалы учета по нашему району, сказала Зоя, вынимая из кармана ватника сложенную вдвое тетрадку. — В районе около двух тысяч бездомных детей — подвальников. Думаю, что сейчас для нас самое главное — спасти этих детей. Вместе с милицией мы создаем специальные поисковые группы. Разыскиваем детишек
— Все правильно, Зоя, — сказал секретарь. — Кому, как не комсомолу, браться за это дело? Сейчас я отпущу товарищей, и мы помозгуем над деталями работы…
Бомба вошла в мерзлую землю по «пуповину». «Пуповиной» Василий Петрович Динамит называл взрыватель особого устройства: вывинтишь его, а за взрывателем проводочек тянется. Как пуповиной связан взрыватель той проволочкой с нутром бомбы, с ее зарядом. Хитро сделано: чуть натянешь — и взрыв. Сколько уже человек сгубили эти взрыватели? Когда людей было побольше, делали все по инструкции: один подрывник с телефонным аппаратом оставался у выкопанной из земли или освобожденной от обломков здания бомбы и докладывал о всех операциях, которые производил, и о том, что он видел. «Отвинчиваю взрыватель. А, знакомый. Вывинтил. Тоненькая проволочка тянется в тулово бомбы. Сейчас попробую ее отсоединить…» — но порой гремели взрывы. Да, когда людей было побольше, каждый, кто занимался разминированием, обязан был строго соблюдать инструкцию. Сейчас не было ни людей, ни телефонов… Зато был уже опыт, знания: каждый из погибших сообщал что-то новое, важное, рассказывая, какой взрыватель в его руках.
— Подожди, Колюха, покурим, — сказал Василии Петрович, когда они осмотрели бомбу. — Кажется, никаких сюрпризов?
Колька ударил кресалом по кремню, раздул трут и поднес Василию Петровичу. Тот глубоко затянулся махрой, смахнул слезы, выступившие на глазах, и присел возле бомбы, а Колька открыл чемоданчик с инструментами. Встав на колени, прижался ухом к покрытому инеем металлу. Прислушался. Нет, не замедленная. Обыкновенная. Или просто взрыватель не сработал — или с сюрпризом эта свинья чугунная.
— Начали, — сказал Василий Петрович Динамит и протянул руку, — Давай, Колюха, захват.
…Домой Володя с мамой пришли уже в полной темноте.
Когда Володя нетерпеливо втискивал в замочную скважину ключ, где-то невдалеке послышался взрыв очень большой силы. Даже дом задрожал. Видно, бомба замедленного действия рванула…
Так оно и было. От подрывников не осталось и следа.
— Володя, а это что за сумка? За буфетом обнаружила.
— Я и забыл, это — документы того фашистского офицера, что убил Любу.
Володя взял из маминых рук тяжелую, из черной кожи сумку. Зачем он взял ее тогда? Думал, какие — нибудь важные документы…
— Все в печку, — сказала мама.
Письма корчились в огне, вспыхивали, сгорали.
Поздно вечером тонко и одиноко провыла сирена на фабрике, и где-то в отдалении застучали зенитки. Все ближе стрельба, все ближе. Желтым огнем полыхнуло по улице, и на потолке заметались золотистые блики: опять кто-то пустил ракету. «На фабрику самолеты наводит ракетчик», — подумал Володя. На лестнице хлопнула входная дверь, и послышался топот. Володя сунул ноги в валенки и, надевая на ходу пальто, побежал к двери. Распахнул, выскочил на лестничную площадку. Мимо него черным вихрем тяжело промчался Саша-зенитчик. На бегу обернулся, в сером сумраке лестницы смутно мелькнуло его лицо, крикнул: