Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
Важно, равнодушно ко всему этому страдающему миру сыпал снег, мягко прикрывал развалины дома, кирпичный сор, черную искореженность металлических балок. Проваливаясь в снегу почти по колено, Володя вышел в пустынный переулок и огляделся. С каждой минутой ему становилось все страшнее…
Из белой пелены выплыла фигура: мама! Хватаясь рукой за стену дома, с платком, упавшим на плечи, в волосы набился снег, она медленно шла навстречу. Володя обхватил ее руками, и мама резко, будто ее кто ударил под коленки, рухнула. Володя начал ее поднимать, он смахивал снег с ее головы, плеч. Маму всю трясло, на лице
— Что с тобой? — тормошил он ее. — Что случилось?
— М-меня ударили… — Она всхлипнула. — По г-голове.
— Тебя ударили? Кто ударил? Идем скорее домой, поднимайся.
— Мальчик подбежал. Говорит: «Тетенька, моя мама упала в переулке. Помогите, пожалуйста…» — Она встала, как-то удивленно и жалко улыбнулась. — И я пошла. «Вот сюда, в подъезд», — зовет меня мальчик. Зашла в подъезд. И вдруг… — Она вцепилась Володе в плечо и страшно выкрикнула: — И ни хлеба, ни карточек!
— Ни хлеба, ни…?
— Я… упала. Очнулась: ни хлеба, ни карточек!
— Но может, ты просто выронила? И надо поискать?
— Они ударили меня… И отняли! — слабо крикнула мама и с испугом поглядела в его лицо: — Прости меня, прости!
— Родная, о чем ты? — Володя начал поправлять ей платок, застегивать пальто, видно, рылась в карманах, искала карточки. — Ничего… Пошли скорее Домой… Что-то я тебе хотел сказать… Да-да, мы как-нибудь.
— Как «как-нибудь»? — Мама прислонилась к стене. — Как?! Ведь утерянные карточки не восстанавливают. Вова, ведь середина декабря… Ой, моя голова… все плывет, кружится…
— Обопрись о мое плечо. Дай я тебя подхвачу… вот так.
Володя повел ее домой. «Она права, как выжить без хлеба?» — думал он с ужасом, он едва сдерживался от каких-то отчаянных выкриков! Ведь столько было случаев, когда вот так женщин, да и мужчин завлекали в глухие переулки, а то и прямо на улице отнимали хлеб и карточки. И она поверила какому-то мальчику?! Но что было толку от слов упрека? И он сказал:
— Ничего. Что-нибудь придумаем… — И тут он вспомнил про письмо отца. Как же это он? Володя сунул руку в карман. — Что же это я? Письмо от папки!
Горячее, рвущееся из тесной печурки пламя заурчало, взвыло. Яркие блики огня запрыгали по стенам, лицу мамы. Он сидел напротив нее и нетерпеливо глядел, как мама вначале погрела руки у огня, а потом медленно развернула треугольничек.
«— Дорогие мои, самые любимые… — прочитала мама. — Первое и главное: я жив и вполне здоров». — Вполне, — повторила мама и подумала о чем-то, глядя в огонь. — А… «Пишу „вполне“, потому что был слегка ранен. Пуля попала в руку. В левую. Но теперь уже все позади. Жив-здоров! Мы бьем проклятую немчуру и…» — Она поднесла письмо к самому лицу, и Володя увидел, как лицо ее побелело.
— Что с тобой? — Володя потянулся к письму: — Дай!
— Что со мной? Я… я сейчас. — Мама прижала руки с письмом к груди и прислонилась к ледяной, покрытой инеем стене. Потом опять наклонилась к огню. По ее щекам текли слезы. Медленно, будто выдавливая из себя слова, она дочитала: —…«бьем… проклятую немчуру и скоро… добьем их всех. Как я тоскую по вас… — Мама проглотила слезы, всхлипнула… — Все… будет хорошо. Будьте… бодры. Верьте в наше счастье. Крепко вас всех целую. Ваш…» — Она медленно свернула треугольничек и сунула себе за пазуху. Уставилась
— В зоопарк надо… Как-то там наши раненые зверюшки. Но боюсь, не дойду.
— Я схожу, а ты ляг. Хорошо? — предложил Володя.
Из всей «команды ковчега» в зоопарке оказалась лишь Софья Петровна. В бегемотнике было холодно. Скулила Милка, угловатыми буграми лежали в углу медведи. Бродил, постукивая копытом по деревянному полу загона. Султан.
Вытирая слезящиеся глаза, Софья Петровна стояла у дымящей печки, дула в сырые, шипящие дрова. Серый дневной свет едва сочился сквозь затянутые густым морозным узором стекла окошка, второе было заколочено досками. Приглядевшись, Володя увидел, что голова бегемотихи укутана мешком. И в нем прорезаны дыры для глаз и ноздрей.
— Спала сегодня с нею. Рядом, — сказала женщина. — Теплее вдвоем-то… О-ох, не горит ничего.
— Повернется Красавица, лепеха из вас будет. А где Ник?
— Силов у нее нет повернуться… А Николай Николаевич с Евдокией в Михайловский парк пошли, желуди искать. О-ох, не топится. Руку я себе топором рубанула, гляди — не кровь, а вода из раны течет.
Софья Петровна тяжело опустилась на скамейку, показала руку. На пальце левой руки был действительно глубокий разрез, но кровь не текла. Володя забинтовал ей палец. Глянул в лицо. Лицо у Софьи Петровны было пухлым, набрякшим, серо-желтым, как подгнившее, схваченное морозом яблоко. Очень много воды пьет. Все тело из воды. Наверно, и в жилах уже не кровь, а вода.
— А мы… — начал Володя. — А у нас… гм… От Герки ничего нет?
— Ничего.
Он снова взглянул на Софью Петровну и смолк, зачем ей рассказывать про свои беды? Чем бы смогла помочь ему эта полуживая женщина? И Софья Петровна поглядела на Володю, и в ее взгляде было написано: помоги, дружок, видишь, у меня нет никаких сил, мерзнут животные, мерзну я… Володя оглянулся — из вольер и клеток на него глядели звери. Тускло поблескивали глаза Манка; привалившись башкой к прутьям решетки, глядел на него медведь Потап; Султан перестал бродить, прижался всем телом к ограждению. Сопел в мешке бегемот, из мешка выбивались струйки пара, нетерпеливо повизгивала Милка: ну скорее же топи, корми нас!..
Володя пошел в угол «ковчега», там у него лежало несколько сухих досок, расколол одну, сунул в печь. Раздул. Огонь забился в печке, воздух завыл в трубе. Скоро будет тепло, звери…
А сейчас скорей домой! Какое-то тяжелое предчувствие томило: как-то там мама? легла ли? заснула?.. И все же решил повидать Ваганова, больше некуда обращаться за помощью. Ах, мама, мама… хотя — разве он не пошел бы в переулок помочь упавшей женщине?.. Возле завода, где работал Ваганов, стояли несколько больших грузовиков. По толстенным доскам с них скатывали на снег укутанные брезентами станки и большие ящики. Люди двигались медленно. Ваганов был тут — помогал, командовал. Приплясывая от холода и нетерпения, Володя ждал, когда сгрузят очередной станок. Ну вот и все. Вытирая рукавом ватника лицо, Ваганов сказал: «Передохнем немного, друзья», — и направился к Володе. Улыбнулся: