Роман-газета для юношества, 1989, №3-4
Шрифт:
Он уложил в печку лучины и доску, потом полез за пазуху, вытащил грязный носовой платок, в котором были завернуты спички. Чиркнул и тут же Володя огорченно чертыхнулся: ведь можно было поджечь лучины от коптилки! Иришка испуганно взглянула на него: что случилось?
— Да ничего, — успокоил ее Володя. — Сейчас сварим суп. Да?
— Конечно, — торопливо согласилась Иришка, делая глотательное движение, и, запинаясь, спросила: — А сколько ты… мне дашь… супа?
Он поставил на печку кастрюлю с водой, разбил плитку жмыха на куски. Опустил в теплую воду, кинул туда несколько лавровых листиков. Целую пачку их они с мамой как-то обнаружили в буфете.
Доски
— У тебя и ложки-то нет.
— Есть! — вскрикнула Иришка. — Есть у меня ложка.
Она поспешно сунула руку в валенок, пошарила там и вытянула за бечевку маленькую серебряную ложечку.
На стене покачивались тени от их голов, похожие на два черных шара, насаженные на тонкие, гибкие штыри. Потрескивали в печке доски, скулил, врываясь в ржавую трубу, огонь, и сама печка, раскаляясь, слегка похрустывала.
— Разве этой наешься, — вздохнул Володя и достал из буфета большую ложку. — Сколько-сколько… Болтай поменьше. Потом мы нагреем воду, и ты помоешь свою физю, — сказал он строгим голосом. — И лапы. Поняла?
— А па-а-том ты по-омоешь свою физю, — сказала Иришка кукле, сажая ее себе на колени. — И потом нам расскажут сказку.
— Много хочешь.
Но Иришка глядела на него таким умоляющим взглядом.
— Хорошо, расскажу. Про… смелую девочку, которая танцевала в цирке на проволоке. Ну вот. Жила-была девочка. Очень-очень красивая. Знаешь, у нее глаза были какие-то необыкновенные, словно перламутровые.
— Перламутровые?
— Да. Такие серебристо-синие, переливающиеся. То вдруг светлые-светлые, когда девочка смеялась, то вдруг темные-темные, когда она грустила. Так вот. И смелая-смелая. Подумай — сколько надо храбрости, чтобы ходить по проволоке, под самым куполом цирка!
Вытянув шею, Иришка глядела на Володю. Она широко открыла глаза и замерла.
— О, как это опасно — ходить по проволоке! — проговорил Володя, воодушевленный вниманием девочки. — Такая высотища, голова кружится, а она идет — и хоть бы хны.
— Хоть бы хны? Как это?
— Как-как, ну хоть бы что! Суп уже готов. Давай поедим, а потом я тебе расскажу дальше.
Он снял кастрюлю с огня, разлил варево в тарелки. Быстро поели. Иришка отставила тарелку и сонно, выразительно поглядела на кровать. Пролепетала:
— Завтра я помою тарелки… И комнату. Хорошо?
— Шмыгай под одеяло.
Даже сквозь шерстяные рейтузы чувствовалось, какие у нее холоднющие коленки. И вся она как лягушонок, вынутый из воды.
— Можно, я о тебя погреюсь? — прошептала Иришка.
— Чего еще… — проворчал Володя, а сам подвинулся к Иришке.
У него было такое чувство, что он давным-давно знает эту девочку, будто она — его сестренка. И он, стыдясь себя, вспомнил, что чуть-чуть не оставил ее одну там, на снегу. Погладил Иришку по голове, сказал:
— Смотри только не обсикайся.
— А я уже взрослая, — ответила Иришка. — Не писаюсь.
Потрескивала, остывая, печка. Уютно посапывала Иришка. По окраине города бродило страшное чудовище войны: «Бум-бум… бум-бум». «Какое же сегодня число? — сонно подумал Володя и, напрягшись, подсчитал: — Двадцать шестое декабря. Самые короткие дни. Да, этот день мог стать самым коротким в его жизни, не поднимись он утром из постели. Но он выстоял, преодолел… Кого?.. Врагов?.. Преодолел
4
…Когда-то, да что «когда-то», — в прошлую и позапрошлую, да и в другие зимы, — Володя был рад морозам. Можно было целый день читать или рисовать. Так было приятно, поднявшись с постели, услышать заботливый голос радиодиктора: «Сегодня в Ленинграде и на всей территории Ленинградской области — мороз. Минус двадцать пять градусов. К сожалению, школьникам сегодня придется остаться дома». К сожалению!
Теперь мороз превратился в жестокого мучителя. Несмотря на то, что Володя надел на себя все, что только мог: и несколько рубашек, и свитер, и куртку, и пальто, — мороз продирался под все это тряпье и остужал тело, проникал, кажется, до самых внутренностей. Иришка тоже мерзла, хотя Володя и отдал ей две свои теплые рубашки и закутал живот и грудь платком.
Иришка очень боялась оставаться дома одна, и Володя вынужден был брать ее с собой. Что ж, пускай терпит. И сейчас Иришка то шла, то бежала следом, но каждый раз, когда, оборачиваясь, он озабоченно глядел на нее, девочка кривила личико в бодрой улыбке: «Я не замерзла, нет-нет, нисколечко». И Володя тоже корчил улыбку и подмигивал ей: «Держись, чижик-пыжик, все будет хорошо».
Подождав Иришку, Володя взял ее за руку. Собственно говоря, все уже детально обдумано. Санки «проедены» — за санки Володя выручил небольшой кусок дуранды, которого им хватило на два дня, теперь Володя шел на рынок продавать сумку Рольфа.
— Куда мы? — озабоченно пискнула Иришка.
— Снова на рынок, — ответил Володя. — Топай, топай, чижик-пыжик, пошевеливайся.
— Пошевеливаюсь я, — пролепетала Иришка.
Прошли мимо очереди за хлебом, потом очереди у эвакопункта, и Володя увидел, что мамина знакомая в рыжей шубе стоит уже совсем близко к дверям. Еще дня три-четыре, и рыжая шуба сдаст документы на эвакуацию. И поедет на Большую землю, где все-все есть… Володя зажмурил глаза и представил себе груды дров, пылающих в горячих, не дотронешься рукой, печках, и столы, уставленные разной снедью. Что ж, счастливого пути. Он крепче сжал кулачок девчушки.
Чем ближе к рынку, тем больше людей. Шли, волокли на саночках домашний скарб: туалетные столики, кресла… Кому сейчас нужны туалетные столики? «Кому-то нужны», — со злостью подумал Володя. Нервность в походке, в тусклых взглядах: сколько надежд на рынок, на удачную «операцию».
Вот он, Сытный рынок. Володя бывал тут до войны и любил этот большой, шумный рынок, а особенно ту его часть, где продавали сонных котят, собак и щенков, уложенных в корзинки, на сено.
Сейчас, конечно, никакими животными на рынке не торгуют, да и людей куда меньше, чем в прошлые времена, но все же, войдя в ворота рынка, Володя остановился в удивлении — сколько народу! Может, тысяча, а может, и вдвое больше людей толпилось на громадной рыночной площади.