Роман межгорья

Ле Иван Леонтьевич

— Да, мой дорогой, я ведь не возражаю. Ну, инженер… Пускай уж. Пригласи с ним еще двух-трех человек. Ты же у меня большая умница.

Если бы Евгений Викторович умел читать выражение лица и в этот момент посмотрел бы на лицо своей нежной жены, то прочитал бы на нем о невыносимых душевных страданиях этой молодой и столько пережившей женщины.

Любовь Прохоровна, бледная, взволнованная, ходила по комнате, ожидая с минуты на минуту гостей. Она опять обращалась за советом к работнице Марии, как и тогда, когда шла к Саиду в гости.

Все

же она не забывала ежеминутно поглядывать в зеркало, в котором отражалась ее немного пополневшая, но все же стройная фигура.

Ей хотелось смеяться от радости и плакать от необъяснимой боли.

Что же она обманула — рассудок или сердце?

В коридоре раздались тяжелые шаги, послышались уверенные и густые мужские голоса.

Услышав их, Любовь Прохоровна собрала все свое мужество, чтобы радушно встретить гостей. Она положила на лицо дополнительный слой пудры, чтобы этим можно было объяснить свою бледность.

Мужчины вошли в гостиную. Надо выйти к ним. Может быть, он и не пришел обедать, отказался?

— О, вот и моя хозяюшка! Прошу любить и жаловать — Любовь Прохоровна. Вот, Любочка, исполнил твою волю — Касимов. Мой конкурент по комплекции — инженер Синявин. Да ты уже знакома, а это…

— Саид-Али Мухтаров, — внятно и удивительно спокойно произнес сам Саид-Али. Его немного насупленные брови дрожали, а рука, не соразмерив силы, до боли сдавила когда-то милую и такую чужую теперь ручку Любови Прохоровны.

Официальный тон и выдержка Саида придали силы Любови Прохоровне, и она, поначалу разволновавшись, овладела собой. Ни ее глаза, ни движения, ни слова не напоминали Саиду о прошлом. Только в момент, когда он взял ее руку, будто ток пронзил их обоих, а потом глаза их приняли спокойное выражение и движения стали плавными, слова текли спокойно. Еще раз сквозь слой пудры проступила краска на ее щеках, когда темные глаза Саида отметили скрытую костюмом, но все же очевидную полноту ее стана. Но это ведь так естественно. Даже Евгений Викторович повеселел: его семейную радость заметили гости.

А в столовой…

Мария, заходя по временам в столовую, волновалась больше, чем ее хозяйка. Она еще не умела скрывать свои чувства, а этот местный красавец ей и раньше не нравился. Любовь Прохоровна смеялась, шутила, успевала попотчевать Синявина, придвинуть бокал с вином Касимову, смело чокнуться за «старое» знакомство с Саидом. Евгений Викторович от находчивости своей Любочки был на седьмом небе, а молчаливость и растерянность Саида расценивал как результат сильного впечатления, которое произвела на гостя его красивая жена.

Зажгли мигающий электрический свет. После одной-двух рюмок вина настроение у всех приподнялось, разговоры стали сердечнее, оживленнее.

Совсем неожиданно разгорелась горячая дискуссия. Синявин настойчиво пытался убедить Касимова в том, что возможности человеческого прогресса определяются в первую очередь богатством нации. Ну, понятно, какое же богатство может быть

у отсталой нации? И он делал отсюда вывод, что отсталые нации должны сначала разбогатеть, чтобы включиться в общекультурный процесс. Иначе они будут тормозом для общечеловеческого прогресса.

Храпков во взглядах старого инженера почувствовал что-то «мудреное», но что — толком понять не мог. Он по существу не возражал Синявину, признавал необходимость «богатства», но прибавлял к нему еще слово «свобода», не раскрывая его сути. Получалось так, что богатые и свободные нации уже вполне способны возглавить процесс развития человеческой культуры.

Касимов возражал обоим своим оппонентам.

— Разрешите не согласиться с таким понятием богатой или бедной нации. Если взять, скажем, Америку, так там богата не нация в целом, а класс, капиталисты. Так было и у нас, в Узбекистане, только, правда, это были магнаты, феодалы, но тоже богатые для своего времени.

— Товарищ Касимов, — начал Храпков. — Это же совсем из иной оперы… Александр Данилович говорит…

— Разрешите, Евгений Викторович, я сам за себя отвечу. Америка не может служить примером в нашей дискуссии. Богатство капиталистов, конечно, не является богатством нации. К тому же я и не знаю, какая в Америке существует нация. Там все так смешалось…

— Так вы тоже, прошу извинить, Александр Данилович, путаете. Идет речь не об этнографическо-национальных признаках народов, а о так называемых национальных богатствах. Национальные, то есть всенародные. А как они в Америке могут быть всенародными, ежели там народ не свободен?..

Синявину показалось, что Храпков нашел решение вопроса. Во всяком случае, в первый момент он не смог ему возразить.

— Узбеки, конечно, испытывали национальное угнетение… — снова начал Касимов. Но Храпков тотчас перебил его:

— Вот об этом я и хотел сказать, товарищ Касимов. Они были угнетены, и потребуется, может быть, столетие, чтобы возродить целую нацию, как народ… — Евгений Викторович даже поднял палец в патетическом месте: «целую нацию, как народ». — Нужны особенно благоприятные — понимаете? — благоприятные условия для того, чтобы произошло возрождение… Может быть, товарищ Синявин имеет в виду нечто иное, но я его именно так понял.

— Да-а, — неуверенно ответил Синявин, постукивая пальцами по столу.

Касимов внутренне никак не мог согласиться с этими путаными утверждениями Храпкова. Но он — человек вежливый. Эти ученые мужи искренне хотят показать, что они советские люди, и это не худо для первого раза. Он спокойно выслушал их и только тихо бросил Саиду:

— Товарищ Мухтаров! Как вам нравятся эти рассуждения о нациях, в том числе, очевидно, и об узбекской? Слышали?

— Конечно, слышал. Нечего сказать, хороши рассуждения. Чтобы на них отвечать, надо целую лекцию прочитать. Ваши оппоненты, товарищ Касимов, наговорили три короба, смешали все в одну кучу, хорошее и плохое.