Роман межгорья
Шрифт:
Саид и Любовь Прохоровна чуть вздрогнули, встретившись взглядами.
«У него Чадак тоже вызывает самые лучшие воспоминания», — подумал Саид.
— Прекрасно. Схвачено мастерски, — одобрил грузный Синявин.
— О да, да, — с удовольствием вторил Храпков Синявину. Его глаза сияли от счастья.
Саид-Али сел на диван и думал о том, как бы скорее закончить этот тяжелый для него визит. К нему подошел Касимов и, сев рядом, заговорил по-узбекски, не думая о том, что Синявин тоже понимает его:
— Уж слишком экзотическим кажется
— Чепуха. Открытые лица узбекских женщин прекрасны!
— Вы, Саид-Али, испорченный человек. О женщинах так не говорят!
Синявин улыбнулся, а Саид-Али раздраженно ответил Касимову и тотчас поднялся с дивана. Казалось, он, ни с кем не попрощавшись, уйдет. Только Любовь Прохоровна понимала, что происходит в душе этого волевого человека. Когда Саид вдруг протянул руку к футляру со скрипкой, она облегченно вздохнула.
В самом деле, как бы она объяснила всем, а потом наедине мужу, что произошло между ними, почему инженер Мухтаров расстроился и так неожиданно ушел?
Но Саид не ушел!.. Он, наверное, еще жалел ее, он… не перестал любить ее, несмотря на все неприятности, которые она причинила ему.
Но вот он берет скрипку! Какой еще талант откроет в нем Любовь Прохоровна, чтобы окончательно утратить иллюзию семейного счастья, освященного моралью предков?!
— Ах! — тихонько вздохнула она. И снова у нее в груди что-то заныло. Что же останется для ее мужа, Жени, если Саид заставит еще и скрипку обратиться к ее чувствам. А она, к несчастью, так остро воспринимает музыку, так любит игру на скрипке.
Ей хотелось закричать: «Не отнимайте у меня Женю, будьте благородным человеком, Саид-Али, умоляю вас!..»
Саид-Али вежливо попросил у врача разрешения взять его скрипку.
— Прошу, сделайте милость, товарищ Мухтаров. Это просто… нам всем интересно. Разумеется, сделайте милость! Любочка, попроси, милая, инженера сыграть. Ты же так любишь слушать скрипку.
— Чудесно! В самом деле, Саид… товарищ Саид-Али Мухтаров, кажется, я не ошиблась? Правда, сыграйте что-нибудь…
— Что сыграть? — поторопился спросить Саид, уже вытащив из футляра скрипку и смычок.
Захваченная врасплох и без этого встревоженная, женщина лишь пожала плечами и прикусила свои губки.
Умолкнуть! Пускай эти грубые мужчины терзают ее сердце. Она как каменная будет молчать.
Синявин, рассматривая портрет, так увлекся, что даже не слыхал их разговора. Вдруг он обратил внимание на скрипку, которая была в руках Саида. Лукавая мысль пришла ему в голову: «Кот в сапогах…» Но тотчас же он устыдился этой мысли, отошел от портрета и оперся на пианино.
А Саид тем временем прижал скрипку подбородком, словно украдкой прошелся по струнам, отыскивая звуки, которые отвечали бы его настроению.
В первые минуты игра Саида, как и каждого скрипача, даже профессионала, не ежедневно берущего скрипку в руки, представляла
Мотивы, знакомые присутствующим, калейдоскопически возникали и исчезали в вихре звуков. То элегические вздохи «Умирающего лебедя», то прихотливые и изощренные вариации Паганини, то молодецкая удаль народных песен и снова лирические мелодии.
И наконец все эти искания завершились прекрасным «Раздумьем» Чайковского.
— О, Чайковский! — восхищенно воскликнул Синявин. И вдруг он сел за пианино, прислушался и стал подбирать аккомпанемент.
Саид-Али остановился, утвердительно взмахнув головой. В этом движении можно было увидеть и ответ на восторженное восклицание инженера, и поощрение его, и радостный вздох художника, который получил поддержку.
Тучный Синявин еще тверже уселся на стуле, замер на миг и потом, словно хищник, навалился на свою жертву. Стул заскрипел, но клавиши любовно восприняли озорное нападение на них тяжелого пианиста и заговорили, то стремительно нагоняя скрипку, то медленно расшифровывая ее затейливые вариации, ее лирические вздохи.
Саид-Али стоял не двигаясь, увлеченный собственной игрой — рассказом о своих радостях и муках. Он тотчас же уловил, что Синявин от «Раздумья» перешел на вторую часть концерта Чайковского, и там, где следует, Саид вступил со своей скрипкой… Пот ручейками заливал побагровевшее лицо Синявина. Но ни одним тактом, модуляцией, настроением он не разошелся со скрипкой, безукоризненно исполнявшей этот шедевр Чайковского.
Недаром Саид-Али Мухтаров, еще будучи студентом в Ленинграде, исполнением именно этого концерта заслужил себе право быть вольнослушателем консерватории…
Любовь Прохоровна при первых же звуках скрипки невольно обернулась и застыла в напряженной позе. Обеими руками она схватилась за подоконник, будто боялась, что может сорваться и упасть на колени перед песней любви, перед скрипкой или, может быть, и перед скрипачом.
Когда же к скрипке так неожиданно присоединился лирический аккомпанемент пианино, женщина не выдержала. Она бессильно опустилась в кресло, не скрывая от присутствующих лица, увлажненного теплыми слезами. Слезы — это ее собственность, как и сердце, как и дитя в утробе, которое она уже так пылко любит…
Скрипка умолкла. Но Саид держал ее в том же положении. Лишь когда Синявин коснулся в последний раз клавишей и последняя нота постепенно затихла, как вечернее дыхание ветерка, Саид положил инструмент. Взволнованные слушатели даже забыли поблагодарить его аплодисментами.
Саид-Али, положив скрипку в футляр и осторожно поставив его около портрета, обернулся к присутствующим, которые теперь осыпали его комплиментами. Взлохмаченный, вспотевший, исполненный воодушевления, Синявин пробился к скрипачу, молча обнял своими огромными руками и поцеловал в губы.