Роман межгорья
Шрифт:
— Работу? О, у нас есть работа, — бросил Преображенский, на мгновение прервав разговор с иностранным корреспондентом.
Исенджан видел, что он был зачем-то нужен этому рыжему инженеру со щетинистыми усами. Он понимал также, что, если бы стал отказываться, эти господа ничего бы не пожалели, чтобы привлечь его па свою сторону. Даже вот этот совсем чужой ему человек и тот осматривал старика, точно шустрый прасол скотину, за которую тут же должен уплатить деньги.
— Ну, как же?
— Я согласен, пожальста… Но какая же работа… какая работа?
—
Преображенский, как после хорошего обеда, облизнулся и, постучав концом папиросы о желтый портсигар с голой женщиной на крышке, остановил свой взгляд на старике Исенджане.
— Бельмей ман, — только и мог сказать заинтересованный аксакал.
— Переведи ему, что нам нужен хороший имам-да-мулла. Понимаешь? Собачливый человек, который молитвой подгонял бы этих лодырей, заставлял бы их работать, — и, повернувшись к иностранцу, объяснил ему: — Имею счастье подчиняться закону, запрещающему принуждать рабочих трудиться. Вот и должны приспосабливаться к «местным условиям», ха-ха-ха…
Мулла Юлдаш, толком не поняв, что означает: «Собачливый человек», по-видимому, хотел уже обрушиться на старика с новыми угрозами, но инженер перебил его:
— По вашим законам — правоверные должны покоряться аксакалам, ишанам. Я хочу, чтобы старик, — инженер указал рукой на Исенджана, хотя смотрел только на переводчика, — чтобы этот уважаемый аксакал согласился помочь нам. Иногда, понимаешь… надо уговорить мардыкера, чтобы он работал добросовестнее или не часто бегал… ну, понимаешь, ты уж ему своими словами объясни… На строительстве нам нужен набожный хозяин. На некоторых участках уже есть такие, а вот на северо-туннельном, собственно на кампыр-раватском… Словом, передай там…
А Исенджан уже давно понял, о чем идет речь, и готов был, не дожидаясь, пока Юлдаш окажет ему милость и перескажет это своими словами, дать согласие инженеру. Но ведь и мулла Юлдаш тоже имеет какое-то право на уважение к ответственной роли, им исполняемой.
— Тут инженеру нужен хороший имам-да-мулла, чтобы его боялись мардыкеры…
— Ну, согласен, согласен, — наконец не выдержал аксакал.
— Тонтан, ата[18]. Ты должен им объяснить, что начальству нужно подчиняться беспрекословно. Возьми в руки хорошую палку или кнут и покажи им, что лень к добру не приведет.
— Да я же согласен. Мне не впервые. Обитель самого Дыхана так строили и таньгадан пуль берганда?[19]Да и поработали… ежегодно так работали…
— Ну, тогда уходи себе, — махнул рукой Преображенский. — Вот тебе записка к технику Лодыженко, чтобы он назначил тебя на работу, — и будто про себя добавил — Это наш комиссар, ему и бог велел работать с «массами», а не загорать на солнце возле инструментов.
Исенджан вышел из кабинета, как после бани. Предвечерняя духота и без того сжимала грудь, а здесь еще такое волнение пришлось испытать!
IV
Несколько
Духота, обычная в этих краях, казалась на строительстве нестерпимой от огромного напряжения, неимоверного возбуждения, царившего не только среди работников, но и среди местного населения. И в этой созидательной атмосфере резко определились две диаметрально противоположные силы: энтузиасты строительства, заботящиеся о будущем страны, и его скрытые враги, враги нового, советского общества. Правда, по количеству они были не равны и действовали по-разному. Но наличие двух противоборствующих сил дало себя знать сразу же после первого удара молота о забурник и взрыва первого шпура в скалах над Кзыл-су. Вот и Синявина…
Партийная организация строительства, Саид-Али Мухтаров острее других ощущали эту борьбу. Именно против коммунистов враг направлял злодейские удары. Надо было распознавать своих врагов.
Саид размышлял об этом, и мороз пробегал у него по коже. Открытых врагов он знал, знал, кого остерегаться, на кого самому нападать. Но существуют такие враги, которые приносят много зла, а уличить их в этом трудно.
Среди несознательных противников строительства Мухтаров видел и свою родную мать.
Мама, мама! Сколько любви, старательности, заботы вкладываешь ты в то, чтобы сделать сына счастливым, непременно женить его с калымом, обязательно закрыть паранджой лицо его будущей жены. И ты искренне проклинаешь строительство, в которое твой сын вкладывает всю свою жизнь. Неужели не радует тебя то, что на сотнях тысяч веретен будут прясть хлопок, выращенный в Советской стране, а не купленный за границей? Тебе лишь бы завтрашний день не был хуже сегодняшнего! Чтобы так же торжественно провозглашались азаны с минаретов, а матери дрожали бы за судьбу своих детей, всегда и во всем зависящих от воли всевышнего? Неужели тебе все равно — выиграют ли миллионы Саидов этот решительный бой, или проиграют его, — ты даже не думаешь об этом?
А им не все равно!
Им не все равно, будет ли обездоленный дехканин и впредь в нищете и нужде плодить себе подобных, а ишаны в обители мазар Дыхана, как пауки, высасывать его — присваивать каждодневный, неизмеримый и веками неоплаченный труд. О, Мухтаровы и Каримбаевы на себе испытали тяжесть и ужас беспросветного существования, под гнетом охраняемого ишанами адата.
Они угрожают местью адата… Камень в голову, нож в спину! Чья же рука поднимет этот камень? Народ не даст для этого своей руки!..