Роман на лестничной площадке
Шрифт:
– Ты что? Меня заморозить решил? – не вытерпела я. – Я уже как суслик замерзла. У меня даже перчаток нет.
– Нет, – Лешка отступил немного обратно на дорожку и снова встал, уставившись в одну точку и будто забыв обо всем на свете.
Я обошла его кругом и остановилась прямо перед ним, начиная волноваться:
– Леш, ты чего? – и подошла поближе.
– Что? – Кент словно очнулся от своего забытья. – Замерзла что ли?
– Я тебе это уже битый час говорю, – напомнила я.
– Иди сюда, – Лешка расстегнул свою куртку. – Погрею.
Он
– Ну как? Тепло? – спросил через минуту.
– Ага, – кивнула я.
Кент наклонился ко мне и поцеловал, как сегодня ночью, нежно и уверенно, спросил:
– Согрелась?
– Еще бы! – улыбнулась я.
– Вообще, осенью лучше в лес и на Волгу не ездить. Дурака я свалял, – заключил он. – Поехали!
Пока он вез меня по лесу на мотоцикле, мы чуть не упали два раза, к тому же на дорогу еле вывернули. Лешка ругался на себя, на мотоцикл, на дороги и ленивых людей, которым было лень вытоптать тропинки пошире. Я смеялась. Кое-как мы добрались до асфальта и покатили ко мне домой. Уже начинало темнеть.
Проводив меня до площадки перед квартирой, Кент поцеловал меня, попрощался и ушел, дождавшись, когда я зайду в квартиру.
Когда он уехал, мне все еще было интересно, о чем он думал там, на Волге. Но ответ на этот вопрос я получила намного позже.
Глава 13.
В понедельник вечером Кент снова покатал меня по городу и, наконец, привез к Аликовскому дому.
В подъезде собрались Берт, Мальборо, Алик, Монтана. С ними я обнаружила Красавчика и еще одного паренька, щуплого, неприметного, скорее даже, мальчика, чем парня. На вид ему можно было дать не больше двенадцати. На самом деле ему оказалось тринадцать.
– А у нас новенькие, – объявила мне Алька. – Красавчик и Лежек.
– Красавчика я знаю, – усмехнулась я.
Красавчик подмигнул мне, вызвав приступ ревности у Лешки, и тот встал между нами, злобно зыркнув на Вадима (так звали Красавчика на самом деле). Затем снова уткнулся в книжку, которую держал в руках и начал что-то бубнить.
Я обратила внимание на Лежека.
– Знаешь, где я его подцепил? У Сашкиного подъезда сидел. Феномен какой-то. А может, дебил. Не курит, не пьет. Ни в одной конторе не состоит. Но ниче, перевоспитаем. У него еще все впереди, – рассказывал Берт, вертя его передо мной и Кентом как экспонат на выставке. Лежек не сопротивлялся, смирившись с нежданной опекой.
– Че зубришь? – Берт на секунду отвлекся на Красавчика, который мешал ему своей бубнежкой.
– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – уже в десятый раз бубнил Красавчик.
– Пушкин? – поморщился Берт. – А я вот люблю современных поэтов, особенно, если они знакомы со мной.
– Кого же это? – поинтересовалась Монтана.
– Да вот же, – и Берт хлопнул Лежека по плечу.
Тот съежился, не зная, чего от него ожидать.
– А ну, Лежек, сбацай нам что-нибудь, – попросил его Берт.
–
– Ну вот за эти пять минут, которые я щас засеку, придумай че-нить на манер Пушкина. Чего-нибудь свободолюбивое. Давай! Время!
Лежек наморщил лоб и стал сочинять, а Берт уставился на часы. Остальные замолкли и ждали результатов. Даже Красавчик оторвался от своей книжки.
– Все! – объявил Берт. – Давай выкладывай.
– Оно маленькое получилось, – предупредил Лежек.
– Ниче, давай, – кивнул Берт, и Лежек продекламировал:
– Как буду жить, не знаю доле,
Но жить я буду лишь на воле.
И – мимолетное виденье –
Ко мне приходит озаренье.
И вот – пишу стихотворенье
Про жизнь свою, про невезенье.
– А че, похоже на Пушкина, – одобрил Берт. – Занеси его в свою тетрадку и больше не жалуйся на судьбу, – на слове «жалуйся» он дал Лежеку подзатыльник.
Тот втянул голову в плечи и отодвинулся от него.
– Ку-уда? – и Берт снова влепил ему подзатыльник. – Стой рядом с папкой!
– Хватит уже. Совсем затерроризировал человека, – не выдержала я. – Он же еще ребенок! Иди сюда, Лежек, – позвала я мальчишку.
– Кто затерроризировал? Я?! – изумился Берт, разводя руками.
– Ты, ты, не отпирайся, – усмехнулась Монтана недобро. – Иди к Сашке, Лежек.
Тот подобрался ко мне с самым благодарным выражением лица и сел рядом, у стенки.
– Так, пора наказывать виновника за терроризм, – объявила Монтана.
– Только не это! – выдохнул Берт, картинно приложив ладонь к лицу.
– Нет уж. Я чур прокурор. Сашк, ты кем будешь?
– Посмотрим, – пожала плечами я. Мне еще была незнакома эта игра.
– Ты тогда судья. Твои помощники…
– Я! – вызвался Кент, предчувствуя забаву.
– Давай, – согласилась Монтана. – И Мальборо.
– Лаадно, – согласился Димка.
– Лежек – пострадавший. Красавчик мент. Берт обвиняемый. Остается Алик, – распределила Монтана. – Кем будет Алик?
– Никем, – буркнул молчавший до сих пор Алик. Он с утра был в ссоре с Монтаной.
– Свидетелем будет, – решила Алька.
Берт уселся у окошка, рядом встал Красавчик. Я сидела на лестнице, поэтому Мальборо и Кент подсели ко мне справа и слева, а Лежека Монтана посадила рядом с собой на лавочку. Алик остался на своем месте позади меня.
– Слушается дело номер три о нанесении физических и моральных оскорблений Лежеку подсудимым Бертом! – провозгласила Монтана. – Началось все с разговора Берта о современной поэзии. На первых же словах Берт стал его терроризировать.
– Так не говорят в судах, – подал голос Алик, желавший ее позлить.
Монтана бросила на него уничтожающий взгляд и поправила речь:
– Берт стал унижать Лежека, пользуясь его слабостью, и распоряжался им, как своей собственностью. Но даже когда пострадавший выполнил его требование, то получил тяжкое телесное повреждение в форме двух подзатыльников.