Роман, написанный иглой
Шрифт:
От последних слов мужа Мухаббат невольно покраснела, в глазах её заблестели слёзы благодарности и нежности, совсем девичьего смущения и любви.
— Что я могу сказать, — едва вымолвила она. — Вот…
Мухаббат порывисто обняла мужа и крепко поцеловала его в лоб, а потом в закрытые глаза. Рустам тоже обнял жену и растроганно прижал к груди.
— Доченька, дядя твой пришёл, — крикнула из соседней комнаты тётушка Хаджия.
Мухаббат вздрогнула от неожиданности и поспешно вскочила с места. Взяла из ниши одеяло и постелила его в почётном углу. Так принято в каждом узбекском гостеприимном доме, кто бы в него ни пожаловал.
— Зачем
— Наверное, помириться хочет? — высказал предположение Рустам.
Максум-бобо на некоторое время задержался на террасе, стряхивая с одежды снег. Потом снял с головы обмотанную чалмой бархатную тюбетейку и вошёл в комнату. С Рустамом он поздоровался за руку, а Мухаббат только кивнул, после чего прошёл и сел на приготовленную для него курпачу. Последовала короткая традиционная молитва, благословляющая дом и его хозяев. Проведя в заключение молитвы жёлтыми ладонями по жёлтому лицу, Максум-бобо начал расспрашивать Рустама о житье-бытье и здоровье. Видно было, что он никак не может перейти к главному, ради чего, собственно, и пришёл в этот дом.
Мухаббат решила было, что после такого собрания они с дядей никогда больше не будут встречаться. Во всяком случае она никак не ожидала, что он сам заявится к ней в дом.
Да, так оно поначалу и было. Максум-бобо при встречах делал вид, что не узнаёт племянницу, и отрешённо смотрел мимо или даже демонстративно отворачивался. И вот сам переступил порог так ненавистного ему за последнее время дома. С чего бы это?..
Между тем Максум-бобо сидел на почётном месте с деланной невозмутимостью и даже важностью, как в былые времена, будто и в самом деле ничего не произошло.
Мухаббат не выдержала и вышла из комнаты. Максум-бобо пододвинул к себе лежавшую па столике толстую книгу и, внимательно разглядывая её, спросил у Рустама:
— Что это за книга?
Рустам хотел было ответить резкостью и даже грубостью, сказать этому злому и бессовестному старику, причинившему ему столько боли, что-нибудь колкое, обидное. Максум-бобо вполне всего этого заслуживал. Но он сам пришёл в дом. Значит, был не только родственником, но и гостем. А в каком это узбекском доме обижают гостей, даже нежеланных? Почитай, говорят в пароде, гостя больше отца и матери.
И Рустам ответил глухо, с трудом сдерживая неприязнь:
— Это всё наша, «безглазых учителишек», наука…»
— Смотри-ка, что за чудеса! — искренне изумился, постаравшись пропустить мимо ушей довольно прозрачный намёк Рустама на его чёрствость и бессердечие, Максум-бобо и начал перелистывать действительно необычную для него книгу со сплошными точками вместо букв. — А я ведь совсем недавно видел на базаре точно такую же большую и толстую книгу. У гадальщика.
— На вашем базаре всё можно увидеть, — как не сдерживался Рустам, по голос его прозвучал резко, особенно на слове «вашем». — И я немало диковинного повидал на базарах, когда ещё мог видеть. Только эта книга вашему гадальщику не по зубам. Знаю я их. Развернут перед собой книгу потолще, чтобы простаки пошире рот разевали от удивления, и начинают поджидать того, кто глупое других окажется, поверит, будто по ней и в самом деле можно предсказать человеческую судьбу. А уж тому, кто клюнет на их уловку, начинают болтать всё, что на ум набредёт. Вот и всё их гадание!..
Максум-бобо почувствовал, в каком сейчас настроении Рустам, понял — одно неосторожное слово — и тот снова взорвётся в неудержимом гневе, как тогда, на
— Да ну их к лешему, этих гадальщиков. Думаешь, я сам верю в их бредни? Ты лучше почитай, сынок, свою книгу. Интересно, что в ней написано?
Рустам немного отошёл. Всякий интерес к занятию, которое так сейчас увлекало его и радовало, отзывался в душе признательностью и благодарностью.
— Ладно, почитаю. Хотя, признаться, я ещё не очень силён в этом деле. Только учусь.
— Ничего, читай как умеешь.
— Вот здесь, кажется, стихотворение было… Да, вот оно!
— Ну-ка, ну-ка, — поторапливал Максум-бобо, даже наклонился к книге, будто хотел разглядеть, что там написано. — Может быть, что-нибудь из Навои?..
Рустам начал читать:
Ты народа доблестного свет — Хлопок. Ты узбекского парода гордость — Хлопок!— Йе-йе! И в таких книгах, оказывается, пишут про хлопок?
— Да, пишут. Всё, что можно писать в книгах для зрячих людей, пишут и в этих книгах.
— А для чего пишут? Зачем всё это нужно потерявшим зрение людям? Что они, хлопок будут собирать?
Рустам побледнел и зло захлопнул книгу. Старик своим наивным, а может быть, и со злым умыслом заданным вопросом всколыхнул с самого дна души то, что и самого Рустама мучило давно и беспрестанно. Ну, научился он писать и читать. Ну, познает по книгам мир, который не может увидеть собственными глазами. Но ведь он не имеет возможности жить в этом мире, среди населяющих его людей полноценной человеческой жизнью. Он не может трудиться так, например, как Сабир и Эрбута, другие колхозники, да и не только колхозники. Он сейчас только потребитель, иждивенец, нахлебник. Всё то полезное и важное, что он получает из книг, он же нигде и никогда но сумеет применить в жизни!
И Максум-бобо, конечно, сразу догадался, что ненароком причинил человеку боль, разбередил старую, незаживающую рану. Такие вещи старик понимать умел. Понимал он и то, что следовало извиниться перед Рустамом, объяснить что всё получилось нечаянно… А нечаянно ли?.. Нет, Максум-бобо не забыл собрания в чайхане. Никогда не забудет! Но что-то сказать всё-таки надо. Что?.. Нет, не успел.
Открылась дверь, и вошла Мухаббат с шумно кипящим самоваром в руках. Поставив его на пол, она расстелила дастархан, проворно заварила чай. Потом снова вышла и вернулась с большим блюдом дымящегося плова. За ней показалась тётушка Хаджия, неся в фарфоровой тарелке мелко нарезанную редьку. Сдержанным, но гостеприимным жестом она пригласила гостя к дастархану. Максум-бобо вынул из ножен свой нож и припялся нарезать мясо. Положив в рот кусочек редьки, Рустам сказал озабоченно:
— Мама, что-то Фазыл задерживается…
Тётушка Хаджия сразу поняла, чем озабочен сын, и успокоила его:
— Отложила, отложила, не беспокойся. Придёт, я ему свеженького подам.
Вскоре плов был съеден. Медленно, наслаждаясь, пили чай. Потом Максум-бобо прочёл над дастарханом благодарственную молитву. Мухаббат начала убирать со стола.
Тётушка Хаджия налила в пиалу чаю и, протягивая её Максуму-бобо, сказала:
— Вот о чём я думаю, сват. Чем это мы бога так обрадовали, что он удостоил нас вашим милостивым посещением?