Роман, написанный иглой
Шрифт:
— Тогда ты посиди здесь, Рустамджан, а я пойду какую-нибудь машину раздобуду.
СМЕРТЬ КАТИ
Война оставила в городе глубокие следы. Целых зданий почти не было. Где они совсем снесены снарядами и бомбами, где зияют огромными сквозными пробоинами, где обвалились стены. Хорошо ещё, что зима это обезображенное войною лицо города заботливо прикрыла белоснежным покрывалом.
Даже деревья покалечены. Одни переломлены пополам, другим осколки, пули и снаряды срезали ветви. Покорёженные, изуродованные,
Правда, улицы были уже расчищены от завалов и начинали заново отстраиваться. Воронки от бомб и снарядов засыпали землёй и заравнивали, покрывая сверху асфальтом или мостя булыжником. Восстановительные работы в городе были в самом разгаре, Куда ни глянь — трудятся мощные машины, сотрясая землю своим напряженным гулом, деловито кланяются невесть кому своими ажурными стрелами подъёмные краны, громко, чтобы перекричать шум сплошной стройки, перекликаются строители. По улицам снуют бесконечные вереницы машин, гружённых камнем, гравием, песком, бетоном.
— Везде сейчас так, — вздохнул пожилой водитель трёхтонки, перехватив взгляд Фазыла.
Да, вся страна строилась, восстанавливала разрушенное войной хозяйство. Каждый советский человек был занят этим тяжким, но благородным, поистине великим делом залечивания ран и созидании.
Слева по улице показались большие зелёные ворота.
— Вот и приехали, — притормозил свой ЗИС шофёр, а когда Фазыл полез было в карман за деньгами, бросил коротко, но решительно: — Ты это, браток, оставь. Негоже фронтовикам фронтовика обижать. — И крепко пожал поочерёдно руки, сначала Фазылу, потом Рустаму, добавил с улыбкой: — Удачи вам!..
— Спасибо… — заставил себя улыбнуться Фазыл.
Трёхтонка развернулась и укатила.
Едва они вошли во двор госпиталя, как встретили молодую женщину в белом халате.
— Сестрица, — обратился к ней Фазыл, — можно вас на минуточку? Вы здесь работаете?
— Да.
— Тогда скажите, будьте добры, где палата для раненых фронтовиков?
— Я сама в этой палате работаю. А что?
— Вы Катю знаете?
— Да… А вы кто будете?
— Ну, это долго объяснять. Из Ташкента мы о другом…
— Из Ташкента?!. Тогда я Аню позову…
— Какую Аню и зачем? — ничего не понял Фазыл.
Но медсестра уже убежала, бросив на ходу:
— Вы подождите немного, я сейчас.
И она скрылась за массивной дверью подъезда.
Ждать и в самом деле пришлось недолго. Не успела, казалось, дверь закрыться, как снова распахнулась. В таком же белом халате вышла другая медсестра и направилась прямо к Фазылу с Рустамом.
— Я — Аня, — коротко представилась она. — А вы… вы — Федя? Юнусов?..
— Откуда вы меня знаете?! — теперь уже удивлённо и встревоженно воскликнул Фазыл, даже не заметив сразу, что глаза у Ани покраснели и припухли.
— Пойдёмте, я провожу вас к главврачу, — тихим охрипшим голосом произнесла она. — Хотя… нет, не сразу. Сначала зайдём в ординаторскую.
— Странные вы все какие-то! — вырвалось у Фазыла. — Нам надо к Кате… Немедленно! Не для того мы
— Это надо, — так же негромко, но твёрдо сказала Аня.
В комнате, которую Аня назвала ординаторской, стояло несколько простых письменных столов, большой застеклённый шкаф с какими-то папками и две низких кушетки, обтянутые коричневым дерматином. На одной из них понуро сидела старушка в поношенном чёрном пальто, стоптанных валенках и приспущенном на плече сером вязаном платке. Она подняла голову и внимательно оглядела вошедших, потом вопросительно глянула на Аню: «Кто это?..» Аня подошла к ней, наклонилась и что-то шепнула. Старушка резко выпрямилась на кушетке, потом медленно встала, не спуская глаз с Фазыла. Она даже хотела сказать что-то, но как-то испуганно прикрыла рот маленькой сухой ладошкой.
— Вы узнаёте, Федя, эту женщину? — подошла к Фазылу Аня.
Фазыл долго смотрел на старушку, мучительно припоминая, где бы он мог её видеть, — а в том, что видел, не сомневался, едва глянул, — но так и не вспомнил.
— Не узнаёт. Да и как узнать. Разве узнаешь человека, который больше двух лет хоронился в диких горах от смерти-погибели! Я тётя Фрося, Феденька!
Фазыл вздрогнул от неожиданности и, невольно выпустив локоть Рустама, шагнул к старушке.
— … Да и я бы сама никогда Федю не узнала. Возмужал он, в плечах раздался, загорел, — успокоительно сказала тётя Фрося.
Фазыл смотрел па тётю Фросю, не отрывая глаз. Они постепенно наполнялись слезами.
— Что с Катей, она жи… здорова, где она сейчас? — чуть слышно спросил он наконец.
— Катя здесь, сейчас мы её увидим, — с какой-то излишней даже уверенностью и бодростью ответила старушка. — Правда, Аня?..
Аня сделала вид, что не расслышала обращённого к ней вопроса, а чтобы это выглядело естественнее, стала озабоченно перебирать папки в шкафу. Потом спохватилась, будто забыв что-то, и вышла из комнаты. Прайда, ненадолго. Открывая дверь, она услышала, как тётя Фрося сказала:
— Что же ты меня, Феденька, с товарищем своим не познакомишь…
Фазыл смущённо оглянулся на Рустама. Тот стоял посреди комнаты, напряжённо вслушиваясь в происходящее, так и не опустив полусогнутую в локте руку. На лице его застыла полувиноватая улыбка.
— Да вы его знаете, тётя Фрося, это Рустам…
— Батюшки! — изумлённо всплеснула руками старушка. — Только прости меня, не признала я тебя сразу, сынок.
— Да, меня теперь трудно признать, — печально согласился Рустам.
Тётя Фрося хотела было спросить, что у Рустама с глазами, но удержалась. «Известное дело — война, — подумала она горестно. — А я ещё к нему со своими расспросами полезу. Небось, парню и без того несладко…»
Теперь узнала Рустама Шакирова и Аня.
Он такой же, как и тогда в партизанском отряде, крепкий, здоровый. Только вот это странное, отсутствующее выражение лица и полувиноватая улыбка говорили о его слепоте. Выглядит он бодро, хоть и устал, наверное, о дороги, да и сейчас перенервничал. А так, поправился, загорел.