Роман с президентом
Шрифт:
Ельцин, кстати, прекрасно знал о том, что Генеральная прокуратура является гнездом его врагов, но ничего не мог сделать с этим. Уверен, что если бы в октябре 1993 года верх одержали бы Руцкой и Хасбулатов, то Генеральная прокуратура мгновенно устроила бы настоящий погром демократов и ни о какой амнистии речи бы просто не было.
Уже 26 февраля президент подписывает Указ № 391 «О Генеральном прокуроре Российской Федерации». Исполняющим обязанности Генерального прокурора вместо Казанника срочно назначается А. Н. Ильюшенко. В Кремле все знали, что это «человек А. Коржакова». В тот же день Председатель Совета
Позднее мне стало известно, что Борис Николаевич и А. Коржаков встречались с Ильюшенко перед подписанием Указа о его назначении и тот заверил их, что выполнит волю президента.
В понедельник 28 февраля спичрайтер президента Пихоя и я зашли к Борису Николаевичу. Он только что говорил по телефону со Свердловском, где находилась его супруга, Наина Иосифовна. Президент был очень расстроен. С его слов мы поняли, что теща, которую он очень любил, была при смерти. Мы хотели уйти, полагая, что в такую минуту не совсем уместно говорить о политике. Но президент остановил нас.
В его лице, только что по-семейному мягком, появились черты жесткости.
— Голушко (в то время директор Федеральной службы контрразведки) предал меня, — угрюмо проговорил он. — Я отдал ему прямое указание никого из «Лефортово» не выпускать до выяснения обстоятельств. Он приказа не выполнил. Вот Указ о его увольнении.
Президент взял со стола листок с заготовленным Указом и на наших глазах вычеркнул слова «по личной просьбе». Тут же подписал. Я подумал: не слишком ли часто силовые министры подводят своего президента. В чем тут дело? Постоянные ошибки в людях или… может быть, президент, слишком многого требует от них? А они не хотят рисковать своим будущим, исправляя ошибки других?
Помощники предложили президенту срочно подготовить Указ с условным названием «О дополнительных мерах по поддержанию конституционного строя». Желательно было и личное выступление Бориса Николаевича по телевидению.
Получив принципиальное согласие на то и на другое, мы засели за работу и к 16 часам пошли к президенту. Нам долго пришлось ждать в приемной. Президент вел казавшиеся нам бесконечными разговоры по телефону. Главным образом, с министром внутренних дел В. Ф. Ериным. Мы понимали, что отсчет времени идет на часы, и, желая ускорить ход событий, передали проект Указа через А. Коржакова. В отличие от помощников, главный телохранитель имел право входить к президенту не через приемную, а через комнату отдыха.
В общей сложности мы прождали около часа, наблюдая за тем, как на пульте у дежурных то гаснет, то вновь зажигается огонек, свидетельствующий о том, что президент все время с кем-то выходит на связь. Мы уже собирались уходить, когда нас (Ю. Батурина, Л. Пихоя и меня) пригласили к президенту. Борис Николаевич сидел за столом с подготовленным проектом.
— Слабо… Слишком вяло, — сказал он. Признаться, мы были удивлены, поскольку проект Указа был составлен в достаточно жестких тонах. Мы сказали ему об этом.
— Надо
Мы слышали все ответы Виктора Федоровича, поскольку президент не считал нужным скрывать от нас разговор и у него было включено звуковое переговорное устройство. Ерин отвечал, что приказ готов выполнить, но что ему нужно официальное согласие нового Генерального прокурора Ильюшенко.
— Согласие будет, — коротко сказал президент и отключил связь.
Президент велел срочно вызвать Г. Сатарова, который находился в Государственной думе у И. П. Рыбкина, и и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко.
К самому концу нашего разговора в кабинет вошел В. Илюшин, который был где-то на выезде. Он всегда крайне ревниво относился к тому, что кто-то приходит к президенту и говорит с ним без его ведома. Очевидно, его предупредил, позвонив в машину, что мы у Бориса Николаевича, и он срочно вернулся.
У меня нет никаких сведений по поводу того, что произошло после отъезда президента из Кремля. Весь день мы ждали свидетельств того, что приказ Ельцина будет выполнен. Но время шло, а вестей не было. Уже поздно вечером с дачи я позвонил друзьям в «Интерфакс» и, не раскрывая причин своего интереса, спросил, нет ли у них каких-либо новостей. Ожидаемых новостей не было. Не было их и утром. Сработали какие-то механизмы торможения, и приказ Ельцина был либо блокирован, либо отозван.
У меня, впрочем, имеется вариант разгадки этой запутанной ситуации. Возможно, что между Б. Н. Ельциным и И. П. Рыбкиным изначально существовала некая договоренность с учетом интересов председателя Государственной думы…
И. П. Рыбкину, незадолго перед этим избранному на весьма сложный пост спикера, крайне важно было утвердиться в качестве независимого лидера этого органа. В свою очередь, президента крайне раздражала возможность проведения парламентского расследования обстоятельств, приведших к мятежу октября 1993 года. Он опасался, что такое расследование вновь обострит политическую жизнь и помешает заключению Меморандума об общественном согласии, которого он очень добивался… Между тем Государственная Дума 16 февраля уже приняла постановление «Об утверждении состава комиссии по расследованию событий 21 сентября — 4 октября 1993 г.». В нее вошли ряд непримиримых противников Ельцина. Все это неминуемо привело бы к новой жесткой конфронтации с Государственной Думой, что никак не соответствовало намерениям Ельцина.
Возможно, президент решил пойти на уступки в вопросе об амнистии в обмен на ответный шаг Государственной думы. И такой шаг был сделан. 23 февраля 1994 года Рыбкин подписал Постановление Государственной Думы о ликвидации комиссии по расследованию.
1 марта 1994 года распоряжением президента И. П. Рыбкин был включен в состав Совета по кадровой политике при президенте. Не думаю, чтобы Борис Николаевич согласился на включение Рыбкина в Совет, если бы между ними не возникло определенной степени доверительности. Амнистия этому не помешала.