Роман
Шрифт:
– Ох, лихо мне! – причитала Аксинья, кончиком платка вытирая выступившие слезы.
– Ах-ха-ха-ха!!! – заразительно хохотал Аким, откидываясь назад и скаля белые зубы. Лошадь косилась на них, беспокойно поводя ушами.
– Вот так-то старички шутили! – заключил Антон Петрович, садясь в телегу с довольным видом сделавшего свое дело человека.
– Антоша… Антоша, ты просто настоящий мучитель! – проговорила Лидия Константиновна, в изнеможении склоняясь к нему.
– Да что ты, радость моя. Я твой верный раб, сатрап и вассал! – весело бормотал он, целуя ее хрупкие руки.
– Антон Петрович, вам цены нет! – Роман
– Ох, потешили-потешили! Ах-ха-ха!!! – не унимался Аким, поддергивая вожжи и трогая лошадь с места.
Телега дальше поехала по мягкой, устланной хвоей дороге. После соснового бора потянулся смешанный лес, постепенно перешедший в частый бесконечный березняк. Дорога стала забирать вправо, березняк опять сменился старым лесом, изредка пересеченным заросшими просеками. По одной из этих просек и пролег путь.
Буйно разросшийся малинник обступил дорогу. Тетушка потребовала остановиться, и некоторое время все, кроме Акима, собирали мягкие прохладные ягоды.
Потом поехали дальше, женщины угощали мужчин из ладоней. Просека неожиданно оборвалась, лес расступился, и телега въехала на широкий скошенный луг. Залитый солнцем, обрамленный могучей лесной стеною, он был необычайно красив. Это был знаменитый Бабий луг, принадлежащий некогда деревне Усохи, пятнадцать лет назад сгоревшей дотла. Теперь луг косили для какого-то Вениамина Пантелеевича Селиверстова, проживающего в верстах двадцати отсюда.
– Ох, лепота-то! – покачала головой Аксинья. – Поди, годов пять не была здеся.
– Да. Чистой лужок, – произнес Аким, заставляя лошадь объехать поросшую осокой лужу. – Как же они с отседа возют? Далече так.
– Так-то вот и возют. Как возить-то? Как возили, так и возют.
Посередине луга стоял могучий раскидистый дуб.
– Аким, правь под дубок. Там бивуак раскинем, – приказал Антон Петрович. Аким послушно кивнул.
Когда подъехали и встали под дубом, Роман поразился величию старого дерева. Дуб был в добрые два обхвата, крона раскинулась густой зеленой тучей.
– Вот тут в тенечке и постоишь, – Антон Петрович слез с телеги и протянул руки Лидие Константиновне.
Привстав, она обняла его за плечо, а он легко вынес ее из телеги, поставил на землю.
– Как здесь красиво! – воскликнула тетушка, поправляя шляпку. – Антоша, а где же была деревня? Я не узнаю мест.
– Вон там, за березняком, – махнул рукой Антон Петрович.
– Там и стояла, родимая, – с припевом произнесла Аксинья.
– Дядя, отчего они сгорели? – спросил Роман, хотя хорошо знал, что Усохи сгорели ночью от шаровой молнии.
– У, брат, это особая история! – веско произнес Антон Петрович, вынимая из телеги свой объемный кузовок. – Стояла душная летняя ночь. Покой и безветрие царили кругом. Березовый лес темнел, понимаешь, неподалеку эдакой зеленой громадой. Покрытые соломой избы казались стогами сена. Цикады выводили свои рулады. И вот во время всей этой красоты вдали, над полем, показался светящийся шар. Он медленно плыл, приближаясь. Все, понимаешь, замерло, а он все плыл, и плыл, и плыл. Подплыл и ударил в трубу крайней избы. Крыша загорелась, заметались различные тревожные тени… (Аксинья украдкой перекрестилась.) Ну, и сгорела деревенька Усохи в одночасье дотла!
– Грустная история, – произнес Роман с полуулыбкой.
– Да, бедные мужики, – вздохнула тетушка.
– А что, грибы-то здесь будут?
– Как
– Если мы сегодня не наберем кузова боровиков, рублю себе руку по приезде! – торжественно объявил Антон Петрович, доставая часы. – Итак, Аким, встретишь нас через два, нет, через три часа у Гнилой канавы. За мной, милые мои!
Он размашисто зашагал в сторону леса. Роман, тетушка и Аксинья, подхватив свои кузовки, двинулись за ним. Лес, обступающий кругом Бабий луг, был исключительно березовым, старым. Мощные белоствольные деревья стройно тянулись вверх и высоко-высоко наверху раскрывались кудрявыми кронами. В лесу было прохладно, невысокая травка стелилась вкруг черных, бугристых оснований берез.
– Ну, теперь идем веером, направление – норд, курсом на Недоруб и Гнилую канаву! – громко оповестил Антон Петрович и вдруг жестом патриция, повелевающего прикончить побежденного гладиатора, указал перед собой. – Вот он!
Лидия Константиновна пошла по указанному направлению, возле могучей березы присела и, со словами «Ой, какая прелесть!», вытащила из травы крепкий, толстобокий боровик.
– Смотри, Ромушка, какой красавец! – протянула она гриб Роману.
Он подошел и взял гриб из тетиной руки:
– Это к удаче. Значит, белых наберем.
От влажного гриба шел мягкий неповторимый аромат, который заставил Романа затрепетать, вспомнить детские радости грибной охоты. Светло-коричневая шляпка боровика была с одного бока изъедена слизнем, крепкая ножка завораживала своим плавным текучим изгибом. Роман поднес гриб к лицу и, закрыв глаза, с наслаждением вдохнул грибной аромат.
«Какая красота, – подумал он, рассматривая лежащий на ладони гриб. – Сколько подробной ювелирной работы проделано для такого невзрачного существа. Да и что такое гриб? Растет из земли, незаметно в траве. И кому нужен? Обойдутся без него и люди, и животные. Неужели для одного слизняка сотворена эта плоть с мельчайшими прожилками, эта прелестная шляпка с белой подкладкой, этот чудный, ни с чем не сравнимый запах? Вряд ли. Вряд ли вообще есть причинность в природе, та причинность, что доступна нашей логике, по словам Канта, привносимая в мир явлений познающим субъектом. Нет ее. Этот гриб создан не для нас. И не для слизняка. Вообще ни для чего. С тех пор как мы потеряли рай, все это – ни для кого, ни для чего… Но, Боже, зачем же это так красиво?»
Очнувшись, Роман пошел за удаляющейся Лидией Константиновной.
Справа, меж белых стволов, мелькала соломенная шляпа Антона Петровича, бормотавшего, обходя березы:
– Вот вы где, толстобокие, вот вы где, пухлотелые…
Аксинья была где-то слева.
Догнав тетушку, Роман отдал ей первую находку, а сам направился круто вправо и, оказавшись вскоре в одиночестве, пошел меж деревьев.
По складу своего характера он не мог быть настоящим грибником: не хватало терпения и душевного равновесия. Он двигался довольно быстро, обходя березы, обшаривая быстрым взглядом траву, и не успел еще вжиться в образ грибника, как россыпь белых грибов встала у него на пути. Роман присел перед ними на корточки. Они росли прямо на чистом месте, в редкой, как бы свалявшейся траве. Очаровательная семейка белых грибов: коренастый крепыш-отец с сухим березовым листом на шляпке, рядом изогнувшаяся в поклоне мать, а кругом – раз, два, три, четыре…