Роман
Шрифт:
И сразу же крупные капли стали падать всё чаще и чаще, тревожа тёмную гладь расходящимися и смежающимися кругами; кругов становилось всё больше, и вдруг стена белой воды сразу обвалилась сверху. Река словно вскипела и поднялась. Роман смотрел, как ливень хлещет по столу, играет в кружках, переполняет вазочки с вареньем, стучит по румяным пирожкам и ватрушкам. Он поднял свою кружку и отхлебнул разбавленный дождём чай. Вкус его был изумителен. Прохладные струи текли по лицу, плечам и груди. Он поставил
Наверху загрохотало, сзади кто-то звал его по имени, но Роман плыл в кипящей белой стихии, не обращая ни на что внимания, плыл и улыбался.
III
Субботний ливень прошел недаром для крутояровских лесов: миновало три-четыре дня, и появились первые босоногие вестники ещё одной страсти семьи Воспенниковых. Ими оказались ребятишки и бабы, набравшие по полным кузовкам молодых, только что вылезших из земли грибов.
Решено было идти в четверг, и после долгих сборов, многословных препирательств и подробных обсуждений настал долгожданный час.
Появившееся недавно солнце ещё выпутывалось из объятых прохладой лип, когда Аким подогнал к дому Воспенниковых новую, набитую сеном телегу и, спрыгнув, поспешил к крыльцу, на котором стояла Аксинья с двумя корзинами упакованного съестного.
– Здорово, кума! Давай-ка! – взял Аким у неё корзины. – Где же хозяева?
– Здравствуй. Сейчас, чай, выйдут, – усмехнулась кухарка, отводя глаза от белозубой улыбки Акима.
Она была в чёрном сарафане с серым передником и в лаптях.
– Никак и ты собралась?
– А чаво ж! Покелича грибы полезли, надобно ухватить.
Она стала поправлять свой синий в мелкую белую крапинку платок.
– Ну и ладно. Чего дома сидеть, – заключил Аким и, снеся корзины к телеге, принялся пристраивать их.
Аксинья посторонилась и пропустила на крыльцо Антона Петровича, одетого во всё ту же крестьянскую одежду, с соломенной шляпой на голове, с корзиной в руках.
– Так, так! – Он быстро спустился по ступеням. – Пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок! Карета подана! Отлично! Не развалится?
– Помилуй бог, – качнул головой Аким, – новёхонькая, только что купил.
– Да, да, да… совсем новая телега. Я с крылечка не заметил, – согласился Антон Петрович, и, изогнувшись, выпятив вперёд живот, посмотрел на небо. – Что ж, природа дарит нам чудненький денёк. Лида! Поспешай, моя радость, не то боровики разбегутся!
Но вместо Лидии Константиновны на крыльце появился Роман. В отличие от дяди он был одет слишком по-городскому – серая шляпа, замшевая куртка, кремовые брюки, заправленные в хромовые сапоги.
– Доброе всем утро! – крикнул он и легко спрыгнул
– Экий вы красавец, Роман свет Алексеевич! – засмеялся дядя, бросая корзину в телегу и обнимая племянника. – Не боишься в лес в таком наряде? Я вон в лаптях, по-русски! А?
Антон Петрович слегка присел и, захлопав увесистыми ладонями по коленям, запел:
Эх, лапти, да лапти, да лапти мои! Эх, лапти, да лапти, да лапти мои! Ты не бойсь носить-тё, Тятька новые сплятёть!Аким и Аксинья смеялись, качая головами.
– Ну вот, Антоша, с утра да за пляску! – послышался мягкий голос тётушки.
Она стояла на крыльце – стройная, в длинном глухом зелёном платье с кружевными манжетами и воротником, с маленькой шляпкой на голове и с корзиной в руке.
– Лидочка, свет мой невечерний! – загремел Антон Петрович, воздевая кверху руки. – Поедем вместе к Берендею в гости!
– Поедемте, поедемте! – весело ответила тётушка, спускаясь вниз. – Аксюша, квас положила?
– Положила, а как ж без него? – в своей манере, вопросом на вопрос, ответила Аксинья.
– Садитесь сюды, Лидья Костатевна! – суетился Аким, расправляя своими смуглыми руками сено в телеге.
– Спасибо, Акимушка.
Сразу шесть мужских рук подхватили её, и она оказалась в середине телеги.
– Ну совсем как принцесса на горошине! – засмеялась тётушка.
– Не принцесса, а королева, Мария-Антуанетта, Жанна д’Арк, Елизавета Английская! – гремел Антон Петрович, целуя тётушкины руки.
– А мне кажется, тётушка, вы сейчас напоминаете боярыню Морозову, – проговорил Роман, подсаживаясь на край телеги.
Воспенниковы засмеялись. Антон Петрович взгромоздился на телегу и закричал:
– Аллюр два креста! Марш, марш!
Аксинья села сзади, Аким спереди, разбирая вожжи.
– Поехали! – крикнула тётушка, и лошадь, не ожидая удара вожжой по серой спине, взяла с места.
– Куды править? – спросил Аким, когда проехали липы.
– В Мамину, наверно, Антоша? – откликнулась тётушка.
– Нет, ma cherie. В Маминой теперь весь Крутой Яр днюет и ночует. Там нам делать нечего.
– Так куда же? – Тётушка обеими руками держалась за массивное плечо Антона Петровича.
– Нешто в Выруб? – пробормотал Аким.
– Нет, друзья мои! Дальше! Путём нехоженым к святому Граалю! – пропел Антон Петрович и серьёзно добавил: – На Усохи! Через бор, через Желудёвую падь. Вот каков манёвр!
– Ох, далече-то как! – тихо засмеялась Аксинья.
– Круто! – весело мотнул головой Аким. – Часа за два доедем.