Романсеро
Шрифт:
Скрыл любовь, наполовину
Побежден, и оттого я,
Скованный, лежу и стыну.
А едва умру, язык мой
Тотчас вырежут, от страха,
Что поэт и мертвый может
Проклинать, восстав из праха.
Молча я сгнию в могиле
И на суд людской не выдам
Тех, кто подвергал живого
Унизительным обидам.
x x x
Мой день был ясен, ночь моя светла.
Всегда венчал народ мой похвалами
Мои стихи. В сердцах
Огнем веселья песнь моя текла.
Цветет мой август, осень не пришла,
Но жатву снял я: хлеб лежит скирдами.
И что ж? Покинуть мир с его дарами,
Покинуть все, чем эта жизнь мила!
Рука дрожит. Ей лира изменила.
Ей не поднять бокала золотого,
Откуда прежде пил я своевольно.
О, как страшна, как мерзостна могила!
Как сладостен уют гнезда земного!
И как расстаться горестно и больно!
x x x
Вечность, ох, как ты долга!
Потерял векам я счет.
Долго жарюсь я, но ад
До сих пор жаркого ждет.
Вечность, ох, как ты долга!
Потерял векам я счет.
Но однажды и меня
Черт с костями уплетет.
Грубости средневековья
Вытеснил расцвет искусства,
Просвещенью служит ныне
Главным образом рояль.
А железные дороги
Укрепляют наши семьи -
Ведь они нам помогают
Жить подальше от родных.
Жалко только, что сухотка
Моего спинного мозга
Скоро вынудит покинуть
Этот прогрессивный мир.
Час за часом, дни и годы,
Как улитки-тихоходы,
Те, чьи рожки вдаль простерты,
Груз влачат свой полумертвый.
Лишь порой, в пустотах дали,
Лишь порой, сквозь мглу печали,
Свет блеснет неповторимый,
Как глаза моей любимой.
Но в одно мгновенье ока -
Нет виденья, и глубоко
Погружаюсь я в сознанье
Всей бездонности страданья.
x x x
Я жалил стихом и ночью и днем
Мужчин и девиц степенных -
Дурачеств много творил я притом,
С умом же пропал совершенно.
Зачав, служанка родила,-
К чему хулить природу?
Чья жизнь без глупостей прошла,
Тот мудрым не был сроду.
В мозгу моем пляшут, бегут и шумят
Леса, холмы и долины.
Сквозь дикий сумбур я вдруг узнаю
Обрывок знакомой картины.
В воображенье встает городок,
Как видно, наш Годесберг древний.
Я вновь на скамье под липой густой
Сижу перед старой харчевней.
Так сухо во рту, будто солнце я
Я жаждой смертельной измаян!
Вина мне! Из лучшей бочки вина!
Скорей
Течет, течет в мою душу вино,
Кипит, растекаясь по жилам,
И тушит попутно в гортани моей
Пожар, зажженный светилом.
Еще мне кружку! Я первую пил
Без должного восхищенья,
В какой-то рассеянности тупой.
Вино, я прошу прощенья!
Смотрел я на Драхенфельс, в блеске зари
Высокой романтики полный,
На отраженье руин крепостных,
Глядящихся в рейнские волны.
Я слушал, как пел виноградарь в саду,
И зяблик -- в кустах молочая.
Я пил без чувства и о вине
Не думал, вино поглощая.
Теперь же я, сунув нос в стакан,
Вино озираю сначала
И после уж пью. А могу и теперь,
Не глядя, хлебнуть как попало.
Но что за черт! Пока я пью,
Мне кажется, стал я двоиться.
Мне кажется, точно такой же, как я,
Пьянчуга напротив садится.
Он бледен и худ, ни кровинки в лице,
Он выглядит слабым и хворым
И так раздражающе смотрит в глаза,
С насмешкой и горьким укором.
Чудак утверждает, что он -- это я,
Что мы с ним одно и то же -
Один несчастный, больной человек
В бреду, на горячечном ложе,
Что здесь не харчевня, не Годесберг,
А дальний Париж и больница...
Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь!
Не смей надо мною глумиться!
Смотри, я здоров и как роза румян,
Я так силен -- просто чудо!
И если рассердишь меня, берегись!
Тебе придется худо!
"Дурак!" -- вздохнул он, плечами пожав,
И это меня взорвало.
Откуда ты взялся, проклятый двойник?
Я начал дубасить нахала.
Но странно, свое второе "я"
Наотмашь я бью кулаками,
А шишки наставляю себе,
Я весь покрыт синяками.
От этой драки внутри у меня
Все пересохло снова.
Хочу вина попросить -- не могу,
В губах застревает слово.
Я грохаюсь об пол и, словно сквозь coi
Вдруг слышу: "Примочки к затылку
И снова микстуру -- по ложке в час,
Пока не кончит бутылку".
Когда пиявка насосалась,
Посыпь ее солью, и в тот же миг
Сама отвалится она.
А как мне тебя отвадить, старик?
Мой старый друг, кровопийца мой давню
Где взять подходящую соль для тебя?
До капли весь мой мозг спинной
Ты высосал, крепко меня любя.
С тех пор я стал и тощ и бледен,