Романтики и реалисты
Шрифт:
– Я тебе дам – Анжелика! – заорала Корова. – Ты у меня будешь меняться на Шпицберген! И эту кретинку с собой прихватишь – Аську.
– Ее-то зачем? – спросила Мариша.
– Да ты что?! – Корова закатилась от гнева. – Твой воздыхатель тебе что, не рассказал? Что же он у тебя делал?
– Что случилось, Анька, ради Бога, я ничего не понимаю. Что с Асей?
– Ха-ха! Вот это да! Ничего не знаешь? Она выбыла из места командировки, а девица, к которой она ездила, – на крюк! Меня посылают спасать реноме редакции, а этот Иисусик Олег увязался со мной спасать Аську, хотя, ей-богу, я бы ее сама, собственными руками
– Да ты разберись вначале! Может, Ася не имеет к этому никакого отношения!
– Это никому не интересно. Важен факт. А он вопиет. И Вовочка вопиет с ним. Корреспондент нашей газеты не должен оставлять после себя трупы. Это не гигиенично. После нас должны быть благость и просветление. Усекла?
– Ты разберись, ненормальная! – кричала Мариша. – Слава Богу, что с тобой едет Олег.
– Ей ничего не поможет. Вовочка в гневе страшен.
– Я ему позвоню.
– Не будь дурой.
– А ты будь доброй, Анька! – кричала Мариша. – Не топи Аську.
– Надо мне ее топить! Я спасаю мундир.
– Думай об Аське…
– Вы ненормальные с Олегом. Почему я должна за нее думать? Что это за жизненная миссия – думать за других?
– Не за нее… О ней…
– Один черт! Ей для чего голова дадена? Не знаешь? То-то. – И Корова бросила трубку.
Светлана провожала подругу. Она прогнала с нижнего места в купе здорового дядьку, уложила в багажник чемодан и многочисленные авоськи, стащила с верхней полки матрац и постелила постель. Подруга охала в коридоре.
– Я бы так не смогла. Ты такая решительная. А наверху действительно неудобно. Я ведь без брюк.
– Не дрейфь, – ответила Светлана. – А брюки купи. Чтоб соответствовать времени.
Они поцеловались, и Светлана ушла, не дожидаясь, когда поезд тронется; было поздно. Она бежала по платформе, пряча лицо от ветра, и догнала Асю уже в туннеле. Ася шла медленно, и Светлана чуть не сшибла ее с ног.
– Вот это да! – сказала она. – Уже вернулась?
– Больше того, – сказала Ася. – Успела даже Ленинград повидать. Возвращаюсь такая вся размягченная.
– Вижу. Плетешься, как на терренкуре.
– Не была, не знаю, – засмеялась Ася
– Поехали к нам. Все расскажешь и поешь. Есть основания полагать, что ты голодна.
– Нет, нет, – запротестовала Ася. – Я в гостиницу.
– Поедешь туда завтра утром. – И Светлана уже вела Асю в нужный туннель, и уже сунула ей теплый пятак на метро, и они уже ехали, и Ася радовалась Светкиному натиску, потому что в гостиницу ехать действительно не хотелось.
– Была мысль купить что-нибудь Ленке. А пошла в Эрмитаж и за каких-нибудь четыре часа прожила все равно как четыре жизни. Слушай, какие освобожденные от чепухи лица у мадонн! Понимаешь? От чепухи, которой мы изводим себя. Ты помнишь «Мадонну Литту»?
– Поговоришь с Игорем. Он тебя поймет. Он вообще Леонардо да Винчи считает пришельцем. Есть у него такая бредовая теория. Он как-то не так писал, как все. Или что-то в этом духе. А что касается мадонн, то для этого нужно сесть в самый ранний трамвай и посмотреть, как везут младенцев в ясли.
– Верно. Эти, в трамвае, тоже мадонны.
– Только им этого никто не говорил.
– И плохо.
– И хорошо. Ты скажешь – и выбьешь у нее почву из-под ног. Она точно знает,
– Знаешь, я думаю, у тех женщин тоже все было. И квартиры были плохие, и дети болели. Не в этом дело. Надо сохранять в себе бесценность. Себя сохранять.
– Я тебе как врач говорю. Чтобы сохранить себя, очень часто приходится жертвовать красотой. И лучше все знать до самой страшной правды, чем рассчитывать, что мир спасет красота. Мир может спасти только знание.
– Всеобщее среднее?
– Для начала. А потом – то, что поднимает лучших над уровнем среднеобразованного болвана. Вот тогда им можно показывать и Литту, и Бенуа, и Сикстинскую… Не будет умиления от священного восторга, а будет понимание и умом, и сердцем. Но это будет не скоро, это говорю тебе я. И хватит. Приехали. Сейчас будет чай, а потом спать, спать…
Ее посадили у теплой кафельной стенки – зимой в старом доме подтапливали печь. Дали мягкие «заячьи» тапочки. Хрустнула на столе белоснежная скатерть, зазвенели чашки из тонкого фарфора, и пришло ощущение сотни раз воспетого московского гостеприимства…
– А я позвоню Марише, пусть она умрет от зависти, что мы чаевничаем, – сказала Светлана и вышла в коридор, Ася вышла за ней, и пока Светлана по дороге к телефону выключала на кухне чайник, Ася разглядывала вытянутые по стенке стерильные столы старой московской коммуналки, лампочку под потолком без единой пылинки, начищенные ручки газовой плиты и пять магнитных мыльниц над старенькой, потресканной, но белоснежной раковиной. Вошла соседка, в халатике и шлепанцах. Поздоровалась с Асей и сказала, пока Светлана набирала номер:
– Откуда у людей деньги? Каждый день у них кто-нибудь ночует. Всегда кто-то чужой обедает. Кого-то встречают на такси. Вы не обижайтесь, я не про вас, я вас в глаза никогда не видела, но ведь доходы у них средние, а всегда гости. Жизнь ведь дорогая. – И она покачала головой, глядя на Асю круглыми желтыми двухкопеечными глазами.
– Мариша! – кричала Светлана. – Спишь? А мы сейчас чай будем пить. С Асей! Завидуешь?.. Куда? Ты сошла с ума. Ты посмотри на часы, сестричка. – Потом Светлана замолчала, и лицо у нее стало строгое, и Ася вдруг поняла, что-то случилось, и бросилась к телефону, но трубка уже легла на рычаг, а Светлана снимала с вешалки шубу. – Надо ехать, – сказала она Асе. – Почему-то надо ехать к Марише. Мы возьмем такси. Возле нас это не проблема. Рядом гостиница.
Вышел Игорь , родители. Но Светка качала головой и повторяла, что надо ехать, и все. Потом даже прикрикнула: что это за манера ночью выяснять отношения? А Ася думала об одном: вчера перед Эрмитажем она звонила Аркадию. Все было хорошо. Что могло случиться за день? И поняла; все что угодно. Все могло случиться за день, за час, за секунду. Все несчастья случаются мгновенно. И тут же раздался звонок. Светка схватила трубку. И, чеканя каждое слово, проговорила громко: у Аськи дома все в порядке.