Романтики и реалисты
Шрифт:
Ася подумала: а там эта кошка. У них тоже произойдет передача дел? Ну что ж, теперь ей известно, как это бывает. Барс в три своих шага пройдет кабинет Крупени из угла в угол, выглянет в окошко – ага, гастроном! – насмешливо посмотрит на кучу бумаги, которую выложит ему желтоносый Крупеня, и скажет: «О'кей, все, как в аптеке». Уже подымаясь на лифте к Феде, подумала: – «Занимаюсь каким-то мазохизмом. Ну и пусть… Мне не вынести сейчас Маришиного понимания и сочувствия. Мне просто надо выпить».
Федя за руки втащил ее через порог.
– Не озирайся – никого. У меня с моими квартирантами железная договоренность. Когда я приезжаю, они сматываются.
– Дашь выпить водки? – спросила Ася.
Федя взметнулся чуть ли не раньше, чем она выговорила. И уже бежал из кухни, неся в руках черную пузатую бутылку виски.
– Это сгодится? – озабоченно спросил он. – Но если не воспринимаешь, я мигом принесу родимую. Гастроном внизу.
– Воспринимаю, – ответила Ася. – Все равно.
– Нет, – сказал Федя, – не все равно. Если от тоски – только водяра. Национальному состоянию души – национальная горькая.
– У меня не тоска, Федя. – Ася выхлебала половину фужера и теперь смотрела на Федю сквозь его верхнюю часть. – Меня выперли.
– Уже?! – с такой непосредственностью вскрикнул Федя, что Ася даже засмеялась. А Федя уже спохватился, устыдился импульсивного вскрика, принялся доливать ей виски, обнял за плечи, мягкими пальцами ласкал ее короткие стриженые волосы. Ася постриглась перед самой командировкой. Длинные патлы мешали. И сейчас Федя держал в широкой ладони ее стриженый затылок, и эта чужая – Федина! – рук а а бсолютно неправомерно создавала у нее ощущение защищенности и покоя. Так поддерживая, он и выслушал ее. – Сволочизм, – сказал он тихо. – Рядовой сволочизм. Никто никому не нужен. Это, мать, огни большого города. Ты думаешь, восемь миллионов – только цифирь, а это, подруга моя, качественно новый стиль жизни. Это не то что у нас: сделаешь человеку каку и обязательно не раз с ним встретишься нос к косу. И как знать? Может, тебе станет даже стыдно. Здесь не встретишься! Во как! Ты думала, Федя – дурак, что уехал, сбежал, смылся… А я просто добрый, незлобивый человек, Асена… Я хочу, чтоб я – никого и меня никто… Не употреблял… А тут обязательно впутаешься в склоку. Кто-то кому-то кишки потрошит, глядишь, а ты уже корытце держишь…
– Ну, знаешь! – возмутилась Ася. – О корытце ты не по адресу.
– Я тебе рисую схему! – засуетился Федя. – Схему! Схему выживания, если ты не академик, не народный артист. Если ты обычная средняя личность, как я, как ты, как все мы…
И то, что Федя уподобил ее себе, и ощущение самоуверенной силы, что еще так недавно исходило от Вовочки, вдруг обернулись в ней гневом. Никогда никто не смел, не мог вот так с ней запросто разговаривать о потрошении кишок с корытцем в руках. Да с ней ли это происходит? Как же так могло случиться, что в течение нескольких часов из тебя, пусть не очень сильной, но нормальной женщины, из взрослого неглупого человека, сделали куклу и сейчас вкладывают в ее кукольную голову не что-нибудь, а схему выживания?! Вы-жи-ва-ни-я! Нет, надо кончать этот разговор, надо вернуть его в то русло, где она еще живет, еще рассуждает, еще человек. Поэтому она твердо сказала:
– Я на самом деле проглядела девчонку. Это настоящая вина, Федя!
– Ты тут ни при чем!
– Я должна была что-то почувствовать. Должна была!
– Давай отделим мух от котлет, – сказал Федя. – Ты ей ничего такого не говорила? Что, мол, в наше время
– Я, по-твоему, произвожу впечатление идиотки?
– Нет. Я просто мыслю… Вычисляю степень твоей возможной вины. Итак, криминала нет… Не вижу…
– Но…
– Твоя совесть меня не интересует. Она никого не интересует. Поэтому надо вычислить, кто бы мог позвонить Цареву и попросить за тебя.
– Ты с ума сошел! – закричала Ася. Она вскочила и тут только почувствовала, как все поплыло. Сколько же она выпила? Она схватилась за Федино плечо, а он обхватил ее руками и зашептал куда-то в живот:
– Ну, совсем, совсем пьяненькая… Потому что не ела… Федю надо слушать и питаться, когда он предлагает. Федя сейчас уложит Асену в постель и будет думать. Что и кого имеем в числителе? Кого в знаменателе? Хорошая моя, ласточка моя…
Комната постепенно обретала устойчивость. И тут только Ася поняла, что держит ее Федя крепко, значительно крепче, чем полагается, когда поддерживаешь женщину, у которой закружилась голова.
«Только этого мне не хватало, – подумалось ей. – Утешиться Федей».
– Пусти меня, – сказала она. – Прошло. – И развела Федины руки, и вышла из их кольца, и поняла, что ничего в ее состоянии виски не изменило. Наоборот, стало еще хуже.
– Есть пара, тройка мужиков – бодро сказал Федя. – Они могут сделать звонок.
– Поклянись, – тихо сказала Ася, – что не будет никаких мужиков.
Федя встал и отошел к окну. Он стоял к ней спиной, руки в карманах, раскачиваясь с пяток на носки, и говорил куда-то в окно:
– Я тебе вот что скажу… Как хочешь. Лично я даже буду рад, если ты вернешься. Будем встречаться. Ты мне давно нравишься, Асена. Я знаю, что ты ко мне относишься неважно. Но это зря! Ты должна понять, я не такой уж плохой… Я средний. Мир ведь делится на хороших, плохих и средних. Ты, конечно, хорошая. Тебя по пальтецу определить можно. Сколько ему лет? А ты его носишь и не замечаешь. Я уже так не могу. Мне форма нужна. Вид! И все-таки я рад, что ты ко мне пришла. Значит, понимаешь, что я твой друг. И я могу для тебя попробовать что-то сделать…
– Я пойду, Федя, – сказала Ася. – Где мое пальтецо?
– Останься, – не поворачиваясь, предложил Федя. – Останься. !
Ася пошла искать пальто. Кстати, действительно, сколько ему лет? Какие потертые у него обшлага! И лисичка полысела. Федя уже успел прийти в себя и надевал пальто на нее, как какую-нибудь норковую шубу, бережно, нежно подергивая за плечи.
– Я тебя провожу! – сказал он.
– Не надо, Федя, не сердись! Я сама не знаю, зачем я к тебе пришла…
– Асена! – Это прозвучало проникновенно. – Тебя привела интуиция. Интуиция умней тебя…
Спустившись по лестнице и выйдя на улицу, Ася вспомнила о Крупене. Как там у него? Какие там ему говорятся слова?
– Ася, – услышала она сверху и обернулась. Это Федя стоял на балконе и махал руками. То ли звал обратно, то ли прощался.
И все время, пока она шла до поворота, он стоял, раздетый, на ветру, с поднятой рукой, Федя – незлобивый человек, Федя – рубаха-парень, друг, Федя, не-желаюший-держать-корытце…
Билет на самолет она достала сразу же. И не нужно было даже показывать удостоверение. И автобус от аэровокзала отходил тут же.