Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

Осараги Дзиро

Относительно действий вассалов рода Асано суждения могут быть двояки. Во исполнение воли своего покойного господина они, рискуя жизнью, ворвались в усадьбу Кодзукэноскэ Киры с целью мести, явив тем самым пример вассальной верности и преданности. Действовали они при этом соблюдая все правила рыцарского обхождения, что свидетельствует о том, что они преуспели в четырех добродетелях: учености, воинской доблести, вассальной верности и сыновней почтительности.

Также, как было условлено у них на многочисленных сходках, ронины, применяя оружие, содействовали возникновению беспорядков. Однако же от подобного суждения следует воздержаться, ибо применение оружия

было связано лишь с тем, что иным способом они не могли осуществить своих заветных чаяний. Также обвинение в том, что они организовали преступный сговор и составили тайную партию, принеся присягу, следует снять. Вассалы рода Асано действительно объединились в группу, но не следует оставлять без внимания тот факт, что это было связано с наказанием, постигшим князя Асано и дальнейшей конфискацией замка и земель клана. Таким образом, действия ронинов, направленные на осуществление их плана, неизбежно должны были повлечь и повлекли некоторые нарушения общественного порядка. Однако союз ронинов едва ли можно назвать «сговором» или «тайной партией» — скорее, следует определить его как «цеховое объединение». При выборе меры наказания следует учесть все вышеуказанные обстоятельства, а также особо принять во внимание, какое воздействие оказывает сие происшествие на умы и сердца.

Исходя из всего вышесказанного представляется целесообразным пока оставить вассалов рода Асано в ведении соответствующих даймё, а окончательное суждение по их делу вынести позже.

Таково было суждение Судебной палаты. Итак, Сахёэ Киру рекомендовалось приговорить к сэппуку с конфискацией родовых земель, вассалы рода Кира приговаривались к казни через отсечение головы, клан Уэсуги должен был тоже отдать часть своих земельных владений. Выносилось определение, что ронины не повинны в создании преступного сговора и организации тайной партии, поскольку к созданию союза их подвигла необходимость служения принципу вассальной верности. Возможно ли было составить документ, более этого демонстрирующий полнейшее сочувствие?

И такой позиции придерживалась не только Судебная палата. Хаяси Даигакуноками свидетельствовал, что сам сёгун, опрашивая его, заметил:

— Сии столпы вассальной верности могли появиться лишь благодаря тому, что в стране распространилось наше высочайшее праведное учение. Подвергнуть сих мужей суровому наказанию представляется нам нецелесообразным в плане воспитания нравов грядущих поколений.

Цунатоси верил, что жизнь ронинов будет спасена. Однако вчера вечером пришло решение сёгуна, в котором значилось «сэппуку». Для всех приговор прозвучал полной неожиданностью, и князь до поздней ночи сокрушенно обсуждал дело со своими приближенными.

Уэсуги, прибегнув к посредству находившегося с ними в родстве клана Кисю, бросились искать заступничества через матушку сёгуна Кэйсё-ин. Поскольку из-за их оплошности и так уж вся страна гудела, как улей, уже не думая ни о каких ронинах, они хлопотали за свой клан, стараясь делать это без шума, исподволь, с униженным смирением, что едва ли отвечало требованиям кодекса самурайской чести. Тем не менее, по слухам, ходатайство было передано сёгуну. Поговаривали, что к Кэйсё-ин обратился сам Янагисава. Его высочество, отличавшийся трогательной заботой о живых существах, не мог остаться равнодушным к слезным мольбам рода Уэсуги. Тем более, как толковали в народе, учитывая глубочайшую сыновнюю почтительность сёгуна, он не мог не прислушаться к материнским увещеваниям.

Ёсиясу Янагисава делал вид, что ничего и знать не знает об этом. Никто никогда не слышал, чтобы он на чем-нибудь горячо настаивал. Будучи главным советником и находясь неотлучно при сёгуне, он никогда не спешил с ответами на вопросы.

Князь Хосокава бесстрашно попытался

повлиять на ситуацию в замке.

— Вы, ваше сиятельство, что думаете насчет сего дела? — напрямик обратился он к Янагисаве, надеясь, что тот выскажет свое мнение без утайки.

Янагисава взглянул на собеседника. Лицо его было бледно и спокойно.

— А вы, ваша светлость? — ответил он вопросом на вопрос.

Удивившись странной холодности его тона, Хосокава ответил:

— Ну, разумеется, помиловать.

— Что ж, я с вами согласен, — промолвил Янагисава с улыбкой. — Я сделаю все, что смогу.

— Однако все зависит исключительно от настроения его высочества, — присовокупил он.

— А вам, ваше сиятельство, разве неизвестно, какова позиция сёгуна? — с нажимом спросил Хосокава.

— Откуда же? — удивленно ответствовал Янагисава, с легкой усмешкой взглянув на князя и перевел разговор на другую тему. В комнату как раз вошли посторонние.

Когда они встретились в замке дней пять спустя, Янагисава сам затронул больную тему:

— Чем этим ронинам искать нового сюзерена, не лучше ли будет позволить им с почестями окончить здесь свой земной путь? Так оно будет в соответствии с принципом гуманности самурайского кодекса чести, да и сами ронины, говорят, этого всей душой хотели бы.

— Вы имеете в виду, что именно такова воля его высочества? — переспросил князь.

— Ну, точно я ничего не знаю, — уклончиво ответил Янагисава в своей неизменной мягкой манере. — А вы, ваша светлость, как полагаете? Со временем, конечно, люди будут выдвигать разные версии. Я лично всегда считал, что остается только положиться на суждение его высочества и принять высочайшую волю. С прискорбием наблюдаю, как близко к сердцу его высочество принимает случившееся. Каков бы ни был высочайший приговор, ронины уже одним этим должны быть безмерно счастливы.

Нынче утром в постели князь вспоминал тот разговор. Может быть, уже тогда решение сёгуна было известно? — подумал он.

Вся громоздкая тяжеловесная машина, нанизанная на ось единоличной воли сёгуна и именуемая «высочайшей справедливостью», пришла в движение. Цунатоси, бывшему одной из нескольких десятков шестерней этого механизма, оставалось только двигаться в том же направлении. Все хлопоты, все усилия, которые он предпринимал до сих пор, были просто вращением вхолостую. Должно быть, не высказывавший своего мнения и ничего не предпринимавший Янагисава и иже с ним заранее определили время, когда машина заработает, и направление, в котором она будет двигаться. Над пустыми хлопотами князя Хосокава верховный советник, наверное, только посмеивался.

Своим вассалам, явившимся с утра приветствовать господина, князь приказал:

— Проводите их в последний путь с почестями, торжественно.

Перед взором князя возник этот путь — ровная дорога, будто вымощенная камнем…

Часов в десять доставили официальный приказ, и на него надо было писать расписку. Цунатоси отправился в паланкине к дежурному управителю замка в текущем месяце, а оттуда погнал носильщиков к своей усадьбе в Мита, занавес дня был поднят.

Солнце еще не взошло, и на траве висели льдинки замерзшей росы, напоминая о зиме, которая не торопилась уходить. Но вскоре солнечные лучи заиграли в листве деревьев в саду, и небосвод окрасился лазурью.

Яхэй Хорибэ и Кихэй Хадзама, пробудившись от непрочного стариковского сна, встали рано. Одновременно с ними встали Дзюнай и Кураноскэ. В комнате молодежи двери были закрыты — все еще спали. Однако, пока Дзюнай оповещал своих соседей по комнате, что все уже решено, и церемония состоится сегодня, в комнате молодежи тоже началось шевеление, и ее обитатели по одному — по два потянулись к умывальнику.

Известие, которым поделился с ними Дзюнай, стариков нисколько не испугало. Всегда и во всем занимавший активную позицию Яхэй Хорибэ бодро заметил: