Ронни. Автобиография
Шрифт:
«Уик» стал настоящим ульем творческой активности и буйным лагерем дебоширов. Когда я создавал свой альбом, Крисси гуляла со своими подругами в ночном клубе «Tramps». Там она повстречала Кита, где ему все постоянно докучали. Он попросил Крисси: «Выведи меня отсюда, так хочется послать всех этих людей к черту». Она сказала: «Ронни сейчас дома в Ричмонде работает над своим альбомом. Не хочешь ли навестить его?»
Она привела Кита в «Уик» на один вечер, и он остался там еще на 4 месяца. Это, конечно, не значило, что ему было негде жить — у него были поместье «Редлендс» в сельской местности и большой дом на Чейни-Уок. Он выезжал туда каждые несколько дней, чтобы сменить одежду,
Спустя пару месяцев Кит переселился в коттедж в конце сада, где как-то жил Ронни Лейн. Самого Ронни там уже давно не было — он отчалил куда-то в небытие со своей цыганской кибиткой. Так что теперь это было место для Кита, если не считать того, что мы редко выбирались из моей подвальной студии.
Мы даже и не думали просить Кита покинуть нас, потому что нам было так весело создавать отличные песни с разными отличными музыкантами, и эти месяцы пролетели быстро — мы просто погрузились в свой мир. Мы с ним уже тогда начали отрабатывать взаимодействие двух гитар, которое назвали «Древняя форма плетения».
Эти первые дни вместе с Китом открыли мне дверь в «Стоунз». Но также они подарили мне большую уверенность в себе в музыкальном плане. Мы играли отличную музыку, а вокруг кипело движение — в «Уике» действовала «вращающая дверь», через которую туда проникали лучшие музыканты мира.
Я все еще поддерживал близкие отношения с Робертом Стигвудом — по крайней мере, настолько близкие, насколько это можно было себе позволить — и я любил гостить в его большом сельском доме в Беркшире, потому что там проходили отличные вечеринки. Однажды вечером в конце 1974-го я оказался у него и сел между двумя Миками — Джаггером и Тейлором, и тут Мик Тейлор наклонился к Мику Джаггеру и сказал ему: «Я покидаю группу».
Такие разговоры — всегда что-то вроде клише у музыкантов, потому что мы все время говорим это друг другу, так что когда Тейлор сказал это Джаггеру, я просто посмеялся. Но Тейлор посмотрел на меня и добавил: «Я — серьезно», встал и покинул вечеринку.
Мик Тейлор был одним из тех музыкантов, которые на сцене стояли без движения, почти как Билл Уаймен. Он был прекрасным гитаристом с отличной техникой, но ему не позволялось писать песни, так как «монополия Джаггера и Ричардса» не давала ему такого права. Я знаю, что он считал «Стоунз» слишком рутинными, и что если он не будет добиваться в группе прогресса, то это будет регресс. Он переживал, что не был полностью востребован, никогда не считал, что он хорош, и никогда не понимал, насколько он в действительности хорош.
Так что Джаггер посмотрел на меня и сказал: «Думаю, он — серьезно…»
Я ответил: «Вроде того».
Мик задумался об этом на несколько мгновений и пробормотал: «Что же мне делать? Может, ты присоединишься к нам?»
Я ответил: «Конечно, только я играю в «Faces» и не могу подводить их. Я не хочу, чтобы они распались».
Он сказал: «Я тоже не хочу, чтобы «Faces» распались, но если меня совсем припрет, могу ли я тебе позвонить?»
Я ответил, что конечно, и примерно так мы расстались. Мы даже скрепили наше решение рукопожатием.
Спустя несколько месяцев, когда, наконец, его приперло, я болел и лежал в кровати в Лос-Анджелесе. Тогдашний смог был таким крепким, что из-за него я обычно чувствовал себя гнило. Мик позвонил мне и сказал: «Меня действительно приперло, можешь ли ты нам помочь?», и я сказал «о-кей» не только потому, что это был шанс оказаться в «Стоунз», но и потому, что так у меня был предлог уехать из Лос-Анджелеса. Он назначил мне встречу в Мюнхене, так что спустя несколько дней я полетел туда. Я чувствовал себя все ближе и ближе к Мику, Киту и Чарли, так что
Мик затеял сразу несколько дел. Он занимался прослушиванием кандидатов на место Мика Тейлора, но занимался этим в своем неподражаемом стиле. Никто из нас, приехавших в Германию на предмет прослушивания, тогда и не подозревал, что Мик одновременно собрал нас для того, чтобы мы бесплатно сыграли на альбоме «Стоунз», который потом будет назван «Black & Blue» («В синяках»).
Несмотря на мою дружбу с Китом и Миком, меня в действительности не задело, что «Стоунз» примерялись и к другим. Жизнь продолжается, я поехал на гастроли с «Faces», а им нужно было найти кого-нибудь — и немедленно. Стив Мариотт мог бы стать неплохим «Стоуном» — точно такой человеческий тип, который бы поладил с ними, — но Стив совсем не был гитарным виртуозом. Он был просто бренчателем, а им был нужен лид- и ритм-гитарист. С другой стороны, Джефф Бек был отличным гитаристом, но он был привередлив до такой степени, что тоже не подошёл им. В Мюнхене Клэптон сказал мне: «Я — гораздо лучший гитарист, чем ты».
Я ответил: «Я знаю это, но тебе придется не только играть, но и жить с этими парнями. Ты так не сможешь». И это было правдой. Он бы не выдержал жизни в «Стоунз». Некоторые из тех, что тоже хотели к ним присоединиться, были американцами — например, Уэйн Перкинс. Кит сказал мне, что им понравился стиль Уэйна, но у них возникли сомнения, вольется ли он в коллектив. Они не были уверены в том, что он сможет жить с ними или разделять их чувство юмора. В конце концов, «Стоунз» — это серьезная английская группа, и чтобы влиться в них, нужно было поддерживать с ними хорошие отношения.
Но даже для англичан они были не так просты. Кит мог поиграть с кем-то из этих великих музыкантов, а потом сказать: «Ты — ж***, иди на…» Или: «Я смогу работать с тобой, останься». Но он не говорил этого, пока все эти ребята не поучаствовали в записи и Мик не получил тот дубль песни, который хотел.
И вот настал мой черед.
Я вошел в студию, взглянул на Мика, Кита, Билла и Чарли и объявил: «У меня есть песня. Я уже играл её вам. Будем разучивать «Hey Negrita» («Эй, Негрита»). Давайте запишем её».
Чарли сказал: «Он только вошел, а уже командует».
С того самого момента, как мы впятером заиграли «Hey Negrita», я начал думать, что это место — моё. Еще в 60-е у меня состоялся такой разговор с Мадди Уотерсом:
Он: — Эй, привет, Кит, ты — мой мужик.
Я: — Я не Кит, я — Ронни.
Он: — Ты — мой мужик из «Роллинг Стоунз».
Я: — Пока еще нет, но надеюсь…
Он: — Я знаю, что ты — мой мужик из «Роллинг Стоунз».
Мой крестный отец еще тогда говорил, что я буду с ними. Многие легенды блюза считали меня Китом. В «Стоунз» установилось так, что Кит был гитаристом. Парням вроде Хаулина Вулфа, Хьюберта Самлина и Бадди Гая приходилось задумываться, чтобы осознать, что я тоже вношу свою лепту в «Стоунз». Тот разговор с Мадди стал предвестником множества случаев в будущем, когда меня путали с Китом. Нас так часто видели вместе, что многие думали, что если это не он, то, значит, тот — он.