Росас
Шрифт:
— Наши дела осложняются, Луис!
— Что такое?
— Кое-что относительно Эрмосы.
— А!
— Да, Эрмосы! Она известила меня через Тонильо, которого я послал в Барракас перед тем, как отправиться сюда, что через час у нее будет полиция с обыском.
— Что делать, Мигель? Я побегу в Барракас.
— Луис, — произнес Мигель таким твердым тоном, который охладил пыл молодого человека, — не следует совершать необдуманных поступков: я слишком люблю свою кузину и не могу допустить, чтобы кто бы то ни было причинил ей неприятность.
— Но
— Не будем поступать опрометчиво, — отвечал спокойно Мигель, — если бы дело шло о том, чтобы защищать ее со шпагой в руке от одного или даже двух человек, я бы предоставил тебе возможность действовать по твоему усмотрению. Но ведь теперь мы имеем дело с тираном и всеми его палачами, а против этих негодяев мужество бессильно — твое присутствие дало бы улики против Эрмосы, и я не мог бы спасти ни головы, ни спокойствия своей кузины.
— Ты прав.
— Предоставь мне действовать, я сейчас же отправлюсь в Барракас, силе я противопоставлю хитрость и постараюсь обмануть инстинкт животного с помощью разума.
— Не теряй ни минуты!
— Мне надо десять минут, чтобы добраться до своей квартиры и сесть на лошадь, через четверть часа я буду в Барракасе.
— Хорошо, когда ты вернешься?
— Этой же ночью.
— Скажи ей…
— Что ты о ней думаешь!
— Говори, что хочешь, Мигель! — вскричал молодой человек, падая в кресло и с отчаянием охватив голову руками.
Дон Мигель вышел.
Пробило одиннадцать часов, дон Кандидо начал свой туалет, чтобы отправиться в частный секретариат сеньора дона Фелипе Араны.
ГЛАВА V. Начинается буря
Едва прошло пять минут с тех пор, как Эрмоса отправила Тонильо к дону Мигелю с извещением об ожидаемом посещении полиции, а дон Бернар-до Викторика, полицейский комиссар, и Николас Мариньо в сопровождении старого Хосе уже входили в гостиную, где в кресле сидела молодая женщина, одинокая и беззащитная.
Викторика, этот страшный человек, перед которым трепетали все жители Буэнос-Айреса, на самом деле не был, однако, так жесток, как его обыкновенно считали. Он был лучше, чем о нем думали. Никогда не отступая от суровости, которую предписывали ему приказы диктатора, он в тех случаях, когда это было возможно делать, не компрометируя себя, вел себя с известной учтивостью и известной полуснисходительностью, что, по мнению Росаса, было преступлением; но начальник полиции считал себя вправе действовать так, если ему при исполнении своих обязанностей приходилось обращаться к лицам, которые, как он полагал, были скомпрометированы вследствие своекорыстных доносов или подвергались чрезмерной строгости правительства.
Он почтительно снял свою шляпу и, сделав глубокий поклон донье Эрмосе, проговорил:
— Сеньора, я начальник полиции и явился исполнить
А этим сеньорам также поручено произвести обыск в моем доме? — спросила молодая вдова, указывая на Мариньо и полицейского комиссара.
— Этому сеньору — нет, — отвечал начальник полиции, указывая на Мариньо, — другое же лицо — полицейский комиссар!
— Могу я узнать, кого или что вы пришли искать у меня по приказанию сеньора губернатора?
—Я вам скажу это сейчас, — отвечал начальник полиции, несколько смущенный тем, что его не пригласили сесть.
Молодая женщина позвонила, и в гостиную немедленно вошла Лиза. Госпожа сказала ей:
— Проводи того сеньора и открой все двери, которые он тебе укажет!
Дон Бернардо Викторика поклонился донье Эрмосе и последовал за камеристкой в сопровождении полицейского комиссара.
Пройдя через кабинет, они вошли в роскошную спальню молодой вдовы.
Начальник полиции был человеком, не обладавшим настолько утонченным вкусом, чтобы понять всю изысканность той роскоши, в которой он очутился.
— Гм… — пробормотал он про себя, — возможно, как говорит Мариньо, что здесь никто не скрывается, но, несмотря на это, здесь нет недостатка в унитариях.
И он прошел в туалетную комнату, покачав озабоченно головой.
— Откройте эти шкафы! — сказал он Лизе.
— Что вы хотите увидеть в шкафах, сеньоры? — спросила молодая девушка, подняв свою маленькую головку и смотря прямо в лицо сеньору Викторике.
— Ну, ну, открой эти шкафы, я тебе говорю.
— Вот любопытство! Ну, вот они открыты.
— Закрой их.
— Не угодно ли вам убедиться, что никто не спрятан в садках для птиц? — спросила она, насмешливо указывая на клетки.
— Нинья, ты очень смела, но я прощаю тебя из-за твоего возраста! Открой эту дверь!
— Эту?
— Да.
— Это дверь в мою комнату.
— Ну, и открой ее!
— Там никого нет.
— Все равно открой.
— Нет, сеньор, я не открою. Откройте ее сами, если вы не верите моему слову.
Викторика внимательно посмотрел на этого ребенка двенадцати лет, который осмеливался так говорить с ним. Наконец, он сам решился повернуть ручку двери и вошел в спальню Лизы.
— Войди, нинья! — сказал он, видя, что она осталась в уборной.
— Я войду, если вы прикажете этому сеньору следовать за нами.
Полицейский комиссар бросил на молодую девушку грозный взгляд, которого она нисколько не испугалась, и вошел в комнату.
— Сеньор, не мните мою постель и не сердитесь за то, что я вам сказала про клетки с птицами!
— Куда выходит эта дверь?
— На двор.
— Откройте.
— Толкните ее, она не заперта.
Выйдя во двор, Викторика сделал знак комиссару вернуться в дом, а сам в сопровождении Лизы направился к той части дома, где и находилась комната дона Луиса и столовая.