Роскошь нечеловеческого общения

Белозеров Андрей

Старший следователь прокуратуры города Уманска, прибывший в Город по команде из Москвы, имел на этот счет другое мнение. Майор Алексей Владимирович Панков и пятеро его коллег - двое из Уманска, трое из столицы, видимо, привлеченные для "усиления", - были обязаны решить стоящую перед ними задачу в самое ближайшее время.

Перед тем как покинуть мрачные стены изолятора, Панков встретился с дежурным офицером и сказал, чтобы он действовал так, как они договаривались.

– В седьмую его, что ли?
– спросил офицер, пожилой грузный мужчина с неожиданно

добрым для своей работы лицом.

– Да. Сегодня же. Сейчас же. Немедленно.

– Хиловат он, товарищ майор... Как бы чего...

– Я сказал, - отрезал следователь.
– Некогда мне с ним тут нюни разводить. Давай, прессуй по полной.

– Есть, - кивнул офицер.
– В седьмую так в седьмую...

Глава 2

Как встретишь Новый год, так его и проведешь.

Суханов чувствовал, что вокруг предвыборного штаба Греча растет напряжение, невидимая угроза становится все более и более очевидной. И Андрею Ильичу было странно, что даже новогоднее происшествие мэр расценивал как очень досадный, отвратительный, опасный, но все же частный случай.

С учетом сведений, которые поступали последнее время в офис "Города", Андрей Ильич не склонен был соглашаться с Гречем и, устав предостерегать его, стал сам выстраивать линию обороны от предполагаемого нападения.

Чем внимательнее он оценивал направления, с которых могли ударить по Гречу, а значит, либо косвенно, либо прямо - по нему, то есть по фирме "Город - XXI век", тем яснее виделся Суханову круг, готовый вот-вот замкнуться и сжать мэра вместе с его помощниками.

За последние десять лет, которые Суханов расценивал как целую жизнь вторую жизнь, в которую он влетел из академического прошлого и в которой тут же изменилось все - от быта до литературных и кинематографических вкусов, от образа мыслей до манеры разговаривать, - за эти десять лет Андрей Ильич развил в себе сильную интуицию. И сейчас она говорила ему, что опасность подошла вплотную и опасность эта, пожалуй, даже более серьезна, чем та, перед которой они с Гречем встали в полный рост 19 августа 1991 года.

Новогодняя история была для Суханова лишним подтверждением того, что случаи давления на мэра приобретают систематический характер.

31 декабря Суханов приехал домой раньше обычного. Уже в десять вечера он поднялся по лестнице и открыл дверь своей квартиры.

Собственно Новый год он всегда встречал дома. Ему давно было неважно, кто окажется в этот момент у него в гостях - впрочем, само понятие "у него в гостях" было не актуальным уже несколько лет. Гостей собирала Вика, Суханов же, выпив в полночь бокал шампанского, уезжал из дома - либо на телевидение, либо в ресторан, либо вообще улетал в другой город, например, в Москву, Киев или Ригу, да мало ли мест, где можно провести время в хорошей компании! Андрей Ильич называл такие поездки и полеты положительным стрессом.

Суханов почти физически ощущал, что его личность растворяется в каждодневной суете, хотя и не мелкой, не пустой, но все-таки суете, что он из совершенно самодостаточного человека

со своим неповторимым, особенным внутренним миром превращается в некую функцию, очень важную функцию, значимую и для собственной семьи, и для города, и даже в какой-то степени для страны, но тем не менее...

Тем не менее лучшими часами для Андрея Ильича были те, что он проводил в гостях у Журковского или в Институте.

А дома... дома ему давно уже нечего было делать.

Вика совершенно погрузилась в то, что она называла "светским образом жизни", и проводила время в разнообразных женских клубах. Они росли как грибы, а цены на бутерброды и шампанское в них испугали даже Суханова, несколько раз посетившего эти заведения.

Андрей Ильич был не самым бедным человеком в Городе. Тем не менее он был представителем той категории людей, которые заставляют официантов в дорогих ресторанах морщиться, а едоков за соседними столиками - презрительно ухмыляться. Он был из тех, кто при получении счета достает калькулятор и тщательно сверяет цифры с ценами, означенными в меню. Он никогда не бросал деньги на ветер, независимо от того, большие это деньги или совершенные гроши. Пройдя большую школу выживания в бытность свою, как он говорил, "действующим ученым", Суханов считал, что маленьких денег не бывает.

– Когда я работал в Институте, - говорил Андрей Ильич, - или, скажем, в студенческие годы, пятак на метро, а то и двушка для телефона-автомата были для меня иной раз важнее, чем вся грядущая зарплата. Бывало такое. Все относительно. А деньги... деньги зарабатываются. С неба они ни на кого не падают. И на деревьях не растут. Поэтому деньги я уважаю как меру затраченного человеком труда.

– А всякие бандиты?
– спорила с ним Вика.
– Или жулики? Воры? Тоже - мера труда?

– Начнем с того, что ты, Викуля, никогда не была бандитом, - отвечал Суханов.
– И не знаешь их жизни...

– Ты, что ли, был?

– Бог миловал, - кривил лицо Суханов.
– Однако я как бы в курсе их проблем... Они деньги тоже, между прочим, зарабатывают. Отвратительно, мерзко, но зарабатывают. Между прочим, тяжело им это дается. Я иногда думаю - что же они, идиоты, не могли себе полегче работенку сыскать? И с меньшим риском? Ведь то же самое можно получить, делая совершенно другие дела. Не скажу, что в рамках закона, но и не такой все же степени отвязности. Видно, мозгов у них не хватает на другие виды деятельности. Задержка в развитии. Инфантилизм...

– Ну конечно, инфантилизм!
– отвечала Вика.
– Ты сам говорил, что там есть ребята с таким умом и логическим мышлением, что у тебя на кафедре позавидовали бы...

– Чего не ляпнешь под настроение, - парировал Суханов.
– Чушь это все собачья. Недоросли они все. И молодые, и старые. И все эти воры законные... Все инфантильны и неразвиты. Я-то знаю.

– Ты все знаешь, - говорила Вика.
– На побегушках-то у Греча. Конечно, все знаешь...

– На каких еще побегушках?
– вскипал Суханов.
– Что ты несешь?