Роскошь нечеловеческого общения

Белозеров Андрей

– Ты чего пришкондыбал?
– снова спросил Миха.

– Да дома не сидится, дед.

Крюков протянул Михе руку, не глядя на парней и не здороваясь с ними. Первыми должны здороваться. Он здесь хозяин. Ну, если и не совсем хозяин, то почти.

– Это кто?
– спросил один из молодцов, тот, что был пониже ростом.

– Это наш, - ответил Миха.
– Крюк. Сменщик мой.

– А-а, - протянул низкорослый крепыш. Он был одет в длинное пальто кожаные куртки последнее время потеряли в статусе, теперь они считались униформой нижнего звена

бандитской иерархии.
– Тогда здорово.

Он протянул Гоше руку.

– Антон, - солидно сказал парень, крепко - гораздо крепче, чем полагалось при знакомстве, - сжимая пальцы Крюкова.

– Гоша...

– Виталий, - второй парень в таком же пальто, только серого цвета, привстал и навис над столом.

– Крюков...

– Ну что, мужики?
– Антон стрельнул глазами в сторону своего кореша. Тот пожал плечами.
– Что, Миха, может, выпьем? А? Что думаешь, Гоша?

– Да я, собственно, - начал было Крюков, но Миха закашлялся и громким хрипом прервал его ответ:

– Шел бы ты домой, Гоша. Чего приперся-то?

– Елы-палы, - развел руками Крюков.
– Да я треснуть тут с тобой хотел, Миха. А ты прямо зверем на меня... Что за дела, старый?

– Давай, мужик, вмажь, вмажь, правильно... А ты, Мишаня, зачем хорошего человека гонишь?
– Антон хлопнул Крюкова по спине.
– Садись давай... Мишань, давай стаканы... Виталя!

– Чего?

– Не спи, е-мое... Давай, наливай. Гоша, да присаживайся ты, что стоять-то... Ты здесь тоже трудишься? С Мишаней?

– Ну я говорю - наш он, - встрял Миха.

Антон махнул на него рукой.

– Сиди, дед. Я с человеком разговариваю. Короче, давай за знакомство.

Виталя уже разлил по несвежим стаканам водку - открытая бутылка стояла, оказывается, в ногах у Михи.

Крюков взял протянутый ему стакан, чокнулся с Антоном и в три глотка выпил содержимое. Приятная теплая волна пробежала по телу, наконец пришло первое опьянение, самое желанное состояние, ради которого Крюков, в общем-то, и пил.

– А ты уже принял, что ли?
– спросил Миха как-то недружелюбно.

– Ну. А что такое?

– Да нет, я так. Опять нажрешься, е-мое... Шел бы домой, ей-богу. Чего болтаешься? Дел, что ли, нету?

– Ты меня гонишь, Миха? Халтурка, может, подвернулась?

Гоша весело посмотрел на парней, которые так и не сняли свои пальто, хотя в комнате было достаточно тепло - проблем с отоплением на кладбище не было. Местное начальство уважали все городские службы. Вышедшая из строя сантехника всегда чинилась мгновенно и незаметно, автопарк находился в идеальном состоянии, ремонт в служебных помещениях проводился в срок и качественно словно кладбище на окраине Города было государством в государстве. Счастливым, тихим и мирным княжеством, выдерживающим нейтралитет в отношениях и с милицией, и с бандитами, и с городскими чиновниками. Здесь, в здании администрации, можно было видеть самых разных людей, которые в других ситуациях и в других местах вряд ли сошлись бы в одном помещении по доброй воле.

–

Халтурка...
– пробормотал Миха, и Гоше показалось, что ребята в пальто как-то напряглись.

– Давай, Гоша, еще треснем, - торопливо сказал Антон, снова наполняя стакан Крюкова.

– Я курну, - заявил Виталя и вытащил из кармана папиросу. Крюков вспомнил Ильфа и Петрова - молодой бандит не достал из пальто пачку, а, неуклюже порывшись в кармане, вытянул папиросу пальцами, и она появилась на свет уже изрядно помятая.

– Бля, - сказал Виталя, бросил папиросу на пол и полез за следующей.

– Не парься, - усмехнулся Антон и бросил на стол серебряный портсигар. Слышь, Крюк, покурим, может?

– Что там у тебя? Трава?
– спросил Гоша. После второго стакана он уже "поплыл".

– Ну. Ништяк трава. Супер. Будешь?

– Давай попробуем...

Гоша потянулся к портсигару, но Антон выхватил его из-под Гошиных пальцев, открыл и, вытащив три папиросы, одну из них сунул Крюкову прямо в рот.

– Давай, присмоли, сторож... Сейчас так разопрет, все забудешь.

– Хорошо бы, - вздохнул Гоша и сделал первую затяжку.

– Запей, - сказал Антон, протягивая ему стакан с водкой.

Крюков очнулся оттого, что все его тело ходило ходуном. Дрожь, да какая там дрожь - настоящие судороги, сковывающие и отпускающие руки, ноги, шею, трясли его, заставляя голову биться о что-то твердое, совсем не похожее на подушку.

Первое ощущение - жуткий холод. Второе - сырость.

Крюков открыл глаза и увидел перед собой глину. Он не мог сказать, пол это или стена. Серо-голубая, скользкая на вид плоскость занимала все поле зрения, а положение своего тела в пространстве Гоша еще не определил - то ли он лежал на боку, то ли на спине, то ли вовсе стоял, прислоненный к чему-то твердому и устойчивому.

Крюков мрачно усмехнулся, вспомнив Булгакова. "Нужно пошевелиться, чтобы определить, в носках я или нет", - подумал он и сделал движение правой рукой. Все сразу встало на свои места.

Тело наполнилось болью - теперь дрожь, сотрясающая тело Крюкова, приносила очень неприятные ощущения. Можно даже сказать, страдания.

Гоше удалось встать на четвереньки и подняться на ноги. Вместе с осознанием собственного тела и приданием ему вертикального положения вернулась память. Не совсем конечно, память возвращалась рывками, но Крюков начал понимать, где он находится и что предшествовало его попаданию в столь странное место.

Гоша хоть и напивался частенько до состояния полной невменяемости, но никогда еще прежде не приходилось ему просыпаться вот так - в какой-то яме, на куче мокрой глины. Крюков всегда умудрялся тем или иным способом добраться до дома - "автопилот" множество раз спасал его от больших неприятностей, но сейчас, видимо, автоматика испортилась, либо просто истек срок годности спасительного биологического механизма, работающего в Гошином мозгу и многократно выручавшего беспутного хозяина.