Россини
Шрифт:
Весьма аккуратный во всем, что касается одежды, Россини решил надеть по случаю премьеры сильно приталенный светло-каштановый фрак с золотыми пуговицами, который показался ему великолепным. Однако совсем не великолепным кажется он многим зрителям, и они принимаются издевательски кричать:
— Ах, ах, какой фрак!
— Какой цвет!
— Какой покрой!
Россини бормочет:
— Если они вот так расправляются с портным, что же сделают потом с композитором?
Ответа на этот вопрос ждать приходится недолго. Публика поднимает шум уже с первых же сцен оперы. Гул, смешки,
— Мне кажется, это уже слишком! — восклицает Россини.
Серенада тенора вызывает первый бурный скандал. Маэстро по дружбе разрешил тенору Гарсиа спеть вместо серенады, написанной в партитуре, сочиненные им самим песни, и они не понравились публике. В зале шумят, кричат, свистят. Уже?
Гарсиа настраивает гитару, но у него рвется струна. Смех. С настороженным интересом встречают появление Розины, которая выглядывает на балкон во время серенады тенора, но тут же исчезает, и зрители провожают ее громким кашлем. Выход Фигаро, сцена Фигаро и Альмавивы проходят при гробовом молчании зала. Потом опять поднимаются шум, гвалт, свист, язвительные реплики, публика откровенно выражает свое нежелание слушать дальше, возмущается, свистит. Оперу уже не спасти. В зале стоит невообразимый шум. Певцы расстроены, растерянны, примадонна Ригетти-Джорджи напугана.
Только Россини, который перед началом спектакля, похоже, немного нервничал, теперь сидит за чембало совершенно невозмутимый. Когда же вопли, крики, свист и гвалт становятся особенно сильными, он поднимается со своего места и демонстративно аплодирует, восхищаясь певцами:
— Молодцы! Браво! Прекрасно! Брависсимо! Замечательно! Он, автор, один выступает против всей публики. Он олимпийски спокоен во время этой бури.
Но его дерзость вызывает еще большее озлобление.
— Это скандал! Скандал! — кричат в зале. — Каштановый фрак аплодирует! Каштановый фрак смеется над нами!
И снова шквал криков и свиста. Маэстро продолжает аплодировать певцам:
— Молодцы! Молодцы! Прекрасно! Замечательно!
Публика вопит:
— Где это видано, чтобы маэстро аплодировал сам себе?! Ух, ух!
Свист становится еще злобнее. Среди всей этой бури маэстро стоит совершенно спокойный — и невозмутимо аплодирует. Вдруг раздается чей-то крик:
— Кошка! Кошка!
Кошка? При чем тут кошка? Оказывается, по сцене пробежала неизвестно откуда взявшаяся кошка. Какие-то умники начинают громко мяукать. Другие отвечают лаем: «Гав-гав!» Зал хохочет. Друзья маэстро реагируют по-своему, и ситуация обостряется, потому что в публике уже кое-кто хватает друг друга за грудки. Как тут продолжать спектакль?
Финал оперы тонет в оглушительном свисте, среди гневных криков и грубых ругательств. Публика в возбуждении покидает зал. Сторонники Паизиелло ликуют. Россини поднимается, застегивает злополучный фрак, жестом приветствует музыкантов и выходит из оркестра.
— Спокойной ночи всем. Я пошел спать!
Переодевшись, примадонна Ригетти-Джорджи и кое-кто из певцов спешат на виа Леутари на квартиру маэстро, чтобы утешить его. Но им отвечают, что маэстро спит.
Этого не может быть. Маэстро вернулся домой хмурый, ушел к себе и твердо приказал, чтобы
На другой день по всему Риму только и разговоров было, что о скандале, который произошел вчера в театре Арджентина.
Друзья и певцы навещают Россини. Маэстро выглядит совершенно спокойным. Но, поскольку «Цирюльник» должен в этот вечер снова идти в театре, Россини делает кое-какие указания — убрать вот тут и тут отдельные такты, которые ему показались лишними и рискованными, и велит тенору Гарсиа петь серенаду Альмавивы так, как она написана в партитуре. Что касается остального, будь что будет.
— А ты разве не придешь в театр?
— Что я, с ума сошел? С меня достаточно того, что было вчера. Я болен, очень болен, просто совсем разболелся, и потому я ложусь в постель.
Около десяти вечера, когда он мирно беседует с несколькими друзьями, которые остались с ним ужинать, с улицы вдруг доносится шум возбужденной толпы. Громкие голоса и крики приближаются, вот они раздаются уже на лестнице. Что происходит? Слышны голоса:
— Россини! Нам нужен Россини! Пусть выйдет Рос «ини!
Что это — шутка? Или безжалостные противники явились унижать и оскорблять его даже сюда, домой? Россини и его сторонники встревожены.
Дверь распахивается, в комнату врываются друзья Россини, толпа заполняет соседнюю гостиную, кричит, аплодирует. Все возбуждены, взволнованы. Друзья, перебивая друг друга, пытаются что-то объяснить маэстро, но тот ничего не понимает.
Что случилось?
А случилось вот что. Известие о скандале, который произошел в театре накануне вечером, заинтриговало многих и прежде всего тех, кто не смог попасть на первое представление оперы. Однако уж слишком шумным был провал, прямо-таки невиданное фиаско. Что-то здесь, похоже, не так. Да и может ли быть, чтобы такой выдающийся маэстро, как Россини, написал уж совсем никудышную музыку? Возможно ли, чтобы в его опере не было совсем ничего хорошего?
И вопреки ожиданиям театр был переполнен так же, как и накануне вечером. Причем на этот раз люди собрались именно для того, чтобы послушать музыку и спокойно оценить ее. Сторонники Паизиелло и противники Россини, все, кто устраивал накануне вечером скандал, были убеждены, что опера похоронена теперь уже навсегда, поэтому и не подумали прийти на второй спектакль.
В нормальной, спокойной обстановке опера произвела на слушателей совсем другое впечатление — она сразу же покорила их. В зале гремели овации, восхищенная публика бурно аплодировала каждому музыкальному номеру, требовала «бис». Триумф. После такого провала!
В финале первого акта весь зал поднялся, словно гордясь, что может взять реванш, и громко потребовал чтобы на сцену вышел автор. Пришлось несколько раз выйти певцам раскланиваться, при этом они жестами объяснили, что маэстро нет в театре. Но публика продолжала требовать его.
— Где он? Где он?
— Дома.
— Значит, надо пойти и привести его в театр!
Друзья поспешили к Россини, некоторые из зрителей побежали следом за ними. Нужно, чтобы маэстро пришел в театр хотя бы ко второму акту.