Россия и ислам. Том 1
Шрифт:
147 Крачковский И.Ю. Очерки по истории русской арабистики. С. 20.
148 Заборов М.А. Введение в историографию крестовых походов. М., 1966. С. 319. См. также: Вайнштейн О.Я. Западноевропейская средневековая историография. М.—Л., 1964. С.102.
149 «Средневековому христианину» мир вообще казался безумием – притом безумие (и, следовательно, ужас, меланхолия, пессимизм, юродство и т. п.) наделялись священным статусом (см. подробно: Rosen G. Madness in Society. N.Y., 1968. P. 154), – что, как известно, прямо вытекает из Евангелия (I Кор. 1: 18–27).
150 У них были во многом похожие пути развития еще и потому, что, кроме них, вряд ли какие-либо иные страны средневековой Европы
151 Все тот же «типичныи средневековый христианин» жил в «ожидании, постоянном напряженном ожидании конца человеческого, земного времени…» (Данилова И.Е. О категории времени в живописи Средних веков // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. М., 1976. С. 159). Но это еще полдела. Истый адепт христианства знает, что наступит «не просто конец», но такой, который явится началом нового состояния, когда времени уже не будет, наступит вечность, будут «новое небо и новая земля…» (Там же. С. 159–160). Как бы ни был ненавистен ислам, он (так сказать, объективно) способствует приближению блаженного конца, в котором жизнь земная сольется с жизнью неземной. Это – повторяю еще раз свою мысль – в общем-то детерминистское объяснение истории, и потому надо полагать неверным и категоричное отождествление понятий «христианство», «провиденциализм», «антидетерминизм» (см. подробно: Каждан А.П. «Корабль в бурном море». К вопросу о соотношении образной системы и исторических взглядов двух византийских писателей // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. С. 12).
152 По мнению Д.С.Лихачева (изрядно, впрочем, преувеличивающего и масштабы влияния летописей на общественное мнение раннесредневекового общества, и степень отчужденности их «устных, народных истоков» от византийских «образцов»), летописи были «огромной силой, формировавшей национальное самосознание русского народа», и даже «энциклопедией средневековых исторических знаний» (Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.—Л., 1947. С. 9–10). К этому следовало бы добавить, что именно в качестве орудия формирования «национального самосознания» летописи (и, конечно, не только они, но и другие тогдашние идеологические механизмы) несли мощный заряд антииноконфессиональных (в том числе антимусульманских) установок.
153 Хотя степень знания арабского языка была удручающе низкой и в Византии и в Западной Европе (см.: Malvezzi A. L’islamismo е la cultura europea. P. 155–156).
154 Этому же активно способствовали многие важнейшие черты самой христианской средневековой культуры. С точки зрения христианства искусство (в широком смысле этого слова) состоит не в воссоздании изменчивой и преходящей реальности, но в восхождении к Идее, образ которой обладает большей реальностью в глазах идеального христианина, чем суетная реальность видимого мира. Отсюда вытекают два принципа эстетики – символизм и тяга к стереотипу (см.: Каждая А. Забытая литература // Новый мир. 1969, № 6. С. 257–258).
155 Здесь то, что с логико-гносеологическои точки зрения есть предшествующее «пониманию» культурно-историческое «предпонимание» – как единство опыта, обосновываемое «культурными онтологиями»; понимание же – более широкая интеллектуальная деятельность, нежели познание. Это – один из видов «мысли в мире», вплетенной, по словам известного советского историка культуры М.М. Бахтина, в контекст культуры и связанной с различными системами и ценностями человеческой деятельности (см.: Понимание как логико-гносеологическая проблема // Вопросы философии. 1981, № 5. С. 165).
156 Хотя на самом деле выбор уже сделан – и не только вследствие только что названных стратегических соображений, но и под давлением имплицитно существовавшей у Владимира категориальной установки,
157 См.: Понимание как логико-гносеологическая проблема.
158 Легенды о том, что к языческим народам приходили миссионеры, представлявшие разные религии, бытовали и среди соседей Руси – скандинавов, болгар, хазар и др. (см.: Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. М., 1960. С. 75). А.А. Шахматов, например, не раз привлекал внимание к связям летописного сказания о крещении Владимира с болгарской письменностью и даже утверждал, что «русское сказание перелицевало болгарское» (Шахматов А.А. Один из источников летописного сказания о крещении Владимира // Сборник статей по славяноведению, посвященный М.С. Дринову. Харьков, 1908. С. 74). Против этого тезиса возражает Р.В. Жданов (Крещение Руси и Начальная летопись // Исторические записки. T. V. С. 3–15). И если этот вывод кажется не вполне фундированным (Будовниц И.У. Указ соч. С. 75), то тем не менее остаются в силе соображения Шахматова о влиянии различных легенд относительно крещения болгарского царя Бориса на повесть о крещении Владимира (см.: Шахматов А.А. Один из источников. С. 63–74; Его же. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 152–153). Особенно близок, резонно замечает И.У.Будовниц (Там же), летописный рассказ о внешних обстоятельствах принятия христианства Владимиром к легенде, связанной с принятием иудаизма хазарским каганом (Коковцев П.К. Еврейско-хазарская переписка. С. 78–80, 94–97). Летописный рассказ о посылке Владимиром послов в разные страны для «испытания вер» находит себе параллели и даже какой-то отзвук в мусульманской историографии (см.: Бартольд В.В. Новое мусульманское сказание о русских // Записки Восточного отделения Русского географического общества. T. IX, вып. I IV. СПб., 1896. С. 262–265; Его же. Арабские известия о русах // Советское востоковедение. Т. 1. М.—Л., 1940. С. 40; Заходер Б.Н. Еще одно раннее мусульманское известие о славянах и о русах IX–X вв. // Известия Всесоюзного географического общества. T. XXV, вып. 6. 1943. С. 37).
159 К тому времени Волжская Булгария была уже сравнительно развитой страной (см. подробно: Смирнов А.П. Волжские булгары. М., 1951). К моменту приезда сюда в 922 г. посольства багдадского халифа она имела своих интеллектуалов, в том числе историков, здесь функционировало медресе и вообще шло, после принятия ислама, интенсивное сближение с арабо-мусульманской цивилизцией (см.: Материалы по истории Татарии. Вып. 1. Казань, 1948. С. 178; Каримуллин А.Г. У истоков татарской книги. Казань, 1971. С. 13–14, 16).
160 Ауэрбах Э. Мимесис. Пер. с нем. М., 1976. С. 251.
161 Это такой пропагандистский прием, который Эрих Ауэрбах назвал техникой прожектора. Суть его в том, что «из целого выхватывается маленький участок и освещается необычайно ярким лучом; все же остальное, благодаря чему взятую часть можно было бы объяснить и поставить на надлежащее место, вообще все то, что способно служить противовесом отдельно взятой части, остается в полнейшем мраке; кажется, что высказывается нечто истинное, и сказанное невозможно даже оспорить, тем не менее все в целом – фальсификация, поскольку истина существует только в целом, в правильном соотношении всех частей» (Ауэрбах Э. Указ. соч. С. 404).
162 Митрополит Илларион (первая половина XI в.) требовал признания Владимира блаженным, ибо тот сам «не видевши (Христа) – веровавша», «не виде апостола пришедша на землю твою», не видел чудес, а уверовал «токмо от благааго помысла и остроумия» и т. д. (см.: Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв. СПб., 1913. С. 107).
163 Повесть временных лет. Ч. 1. С. 257–258.
164 В оригинале – Бохъмит.
165 Психоаналитики вправе назвать это «провоцирование сексуальных рефлексов».