Россия и ислам. Том 2
Шрифт:
19 См.: Там же, с.129.
2 °Cм. подр.: Огурцов АЛ. Дисциплинарное знание и научные коммуникации // Системные исследования. Ежегодник. 1979. М., 1980.
21 См. подр.: Троянская Е.С. О природе лингвистических признаков текстов, характеризующих различные функциональные стили // Лингвистические исследования научного текста. М., 1979. С. 219.
22 См. подр.: Славгородская Л.В. К вопросу о коммуникативной направленности научного текста. // «Функциональные стили и преподавание иностранных языков. М., 1982. С. 4.
23 Винокур Т.Г. Закономерности использования языковых единиц. М., 1980. С. 122. См. также: Славгородская Л.В. О функции адресата в научной прозе // Лингвистические особенности научного текста.
24
25 См. подр.: Зубов Л.В. О языковых средствах выражения категории оценки в современном английском языке (на материале англо-американской прессы). Новгород, канд. дисс. С. 6.
26 Об этих терминах см. подр.: Гальперин И.Р. Грамматические категории текста (опыт обобщения) // Известия АН СССР, СЛЯ, 1977. Т. 36, № 6.
27 Однако в конечном счете в миссионерско-антиисламских текстах преобладает одноплановая семантика, характерная прежде всего для научных текстов и вызванная стремлением к точности и однозначности. Это серьезно отличает христианско-конфессиональную обличительную литературу о мусульманстве от (христианских тоже) церковно-культовых текстов. Последние строятся по принципу многоярусной семантики, когда одни и те же знаки на разных структурно-смысловых уровнях несут различное содержание. Непосвященный читатель может понять лишь то содержание, которое лежит на поверхности и подлинное назначение которого – маскировать другой, частный, смысл, доступный лишь тем, кто достиг соответствующего уровня духовности. Когда читателю «открывается» новый семантический уровень, старый отбрасывается как уже не содержащий для него истины. Для профана текст несет один смысл, а для посвященного – другой. Вместе они не соединяются и не образуют чего-то целого (см.: Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 87).
28 T. e. это аудитория, которой нужны не идеи, а нормы. Сами же по себе догматические утверждения принимаются априори. И в то же время надо было установить определенную эмоционально-нравственную атмосферу, особое – «православное» – мирочувствование (что функционально сближает миссионерские тексты и с житиями, и с агиографией; анализ последних см.: Берман Б.И. Читатель жития. (Агиографический канон русского средневековья и традиция его восприятия // Художественный язык средневековья. М., 1962. С. 162. Итак, миссионерская антиисламская литература (если брать лишь ее «ненаучный» аспект) – это литература, которая не просто сосредоточила конститутивные характеристики «клерикального образа мышления», но и выражала их на усредненном, общедоступном, массовом уровне.
29 И все же следует постоянно учитывать смысловую неоднозначность христианства, о чем не раз напоминали и различные русские авторы второй половины XIX – начала XX вв. Это было явственным отражением процесса «наступающего разложения церковного организма», в котором адепты ортодоксально-церковного православия склонны были видеть «разложение самой души народной», «обуяние самой соли, которою солится наша земля» (Аксаков И.С. Соч. T. II. М., 1886. С. 441). Как бы то ни было, в итоге становилось общепризнанным, что, как писал крупный религиовед Н.К. Никольский, «Евангелие не есть логическая система… На Евангелие одинаково опирались защитники смертной казни и ее противники, фанатики аскетизма… и проповедники распутства, теоретики созерцательной жизни и представители материалистического христианства. Вся разница исходных точек в подобных доктрина зависела от того, куда переносился тот центр тяжести в самом евангельском учении, вокруг которого вырастала односторонняя система» (Никольский Н.К. О древнерусском христианстве // Русская мысль, 1913, кн. VI. С. II). Намного ранее, в 1886 г., леворадикальный мыслитель Петр Лавров утверждал: «Христианское учение, как
3 °Cм. подр.: Васильев С. Уровни понимания текста // Общественные науки, 1983, № 8. С. 91–93.
31 А между тем в конце 40 – начале 50-х гг. XIX в. уровень образования ее студентов «стоял несомненно выше университетского, высоту образования поддерживали светские профессора, большею частью враги монахов-на-чальников. Как ни старались последние теоретически унижать и практически топтать в грязь светские науки, студенты, под руководством дельных профессоров, шли своей дорогой и презирали схоластику…» (Аристов Н.Я. Афанасий Прокофьевич Щапов (Жизнь и сочинения). СПб., 1883. С. 7; см. также с. 10, 12). Что касается «монахов-начальников», то один из них, архиепископ Григорий, внушал студентам будто «диких монголов погнал кнутом дьявол в Русскую землю из глубины Азии…» (Там же. С. 16).
32 «Открытие курсов в академии с миссионерской целью обращения инородцев и раскольников в православие сразу сообщило занятиям студентов практическое направление. Издание журнала («Православный вестник». – М.Б.) при заведении также оживило деятельность их, придало силу и энергию в письменных работах: желание увидеть их в печати увлекало и подталкивало к литературным и ученым занятиям» (Там же. С. 23). Надо особо подчеркнуть, что поводом к учреждению «миссионерского противомусульманского отделения» при Казанской духовной академии послужил «длинный ряд явных отпадений крещеных татар в магометанство» в 1802–1803 гг., 1810, 1820, 1840, 1850 и 1860 гг. (Рождественский А. Николай Иванович Ильминский и его система инородческого образования в Казанском крае. Казань, 1900. С. 13). Этот процесс затронул и чувашей. Они не только объявляли себя татарами, но и заявляли, что «их отцы и прадеды искони были магометан» (Там же. С. 14). Но более того, как с тревогой писал Н.И. Ильминский Победоносцеву, «…целыми деревнями отпадают в магометанство не только язычники, но и крещеные черемисы, вотяки и чуваши… и делаются татарами, подготовленные к этому издавна и постепенно… Это неотразимый процесс, вроде гангрены, который, если ему не поставить преграды, может окончиться в какие-нибудь 50-100 лет окончательным переходом всех наших инородческих племен – чуваш, черемис, вотяков – в татар-магометан» (Цит.: Там же. С. 15).
33 Он хорошо был знаком в России. См. его: «Историко-критическое введение в Коран». Перев. с нем. Ефима Малова. Казань, 1875. См. также: Миссионерский противомусульманский сборник, вып. VI.
34 Заборовский А. Цит. соч. С. 57.
35 См.: Там же. С. 71.
36 См., напр.: Там же. С. 62, 64.
37 Казань, 1875 г.
38 Виноградов В. Метод миссионерской полемики против татар-мухаммедан // Миссионерский противомусульманский сборник. Казань, 1873, вып. I. С. 3–21.
39 Фортунатов Я. Цит. соч. С. 3–4.
40 Там же. С. 17–18.
41 Arnold J.M. Its History, Character and Relation to Christianity. London, 1874.
42 Миссионерский противомусульманский сборник, вып. VI. С. 1–2.
43 Здесь в первую очередь речь идет о возвращении в лоно ислама ряда крещеных татар из Казанской губернии.
44 Светлаков А. Цит. соч. С. 5.
45 Там же. С. 6. Светлаков имеет в виду не только нашумевшую книгу Де-ляпорта «Vie de Mahomet d’apr`es le Coran et les Historiens. Arabes», но и Г. Вейля, по словам которого, «если мы и не признаем Мухаммеда истинным пророком, то все равно он может быть сочтен таким посланником единого Бога, каким считают его сами мусульмане, т. е. не только богодуховенным, но еще и высочайшим из всех остальных» (Weil G. Mohammad der Prophet; sein Lebenund seine Lehre. Stuttgart. 1843. S. 101–102).
46 Светлаков ссылается, в частности, на мнение известного борца с исламом, профессора Казанской духовной академии, Е. Малова о том, что ощущается (особенно для Казанского края) крайний недостаток в работах об исламе «с христианско-полемическим против него характером». Продолжающиеся «отпадения крещеных татар в мухаммеданство подают постоянный повод православным пастырям вести беседу с отступниками в апологетическом духе, а между тем пастыри не имеют для этой цели необходимых руководств». На это же сетует отчет братства Св. Гурия в Казани (Там же. С. 7.).