Россия и ислам. Том 2
Шрифт:
351 Примем во внимание характерный для православной традиции высокий онтологический статус Страха в разных его модусах. По словам Константина Леонтьева, «любовь без смирения и страха перед положительным вероучением» своевольная любовь – привнесенное явление, даже излишнее. «Страх же доступен всякому: и сильному, и слабому, – страх греха, страх наказания и здесь и там, за могилой… И стыдиться страха Божьего просто смешно; кто допускает Бога, тот должен его бояться, ибо силы слишком несоизмеримы. Кто боится, тот смиряется, тот ищет власти над собой, власти видимой, осязательной…» (Леонтьев К. Восток, Россия и Славянство. М., 1886. T. II. С. 268–269).
352 Которому Владимир Соловьев посвятил такие, прогремевшие некогда, стихи:
Панмонголизм.353 Череванский Н. Мир ислама и его пробуждение. T. II. С. 224–225. (Курсив мой. – М.Б.)
354 Там же. С. 225.
355 Там же. С. 227. (Курсив мой. – М.Б.)
356 Там же. С. 241.
357 А между тем еще в 1867 г. руководитель русской дипломатии А.М. Горчаков уверял Александра II в том, что «естественный ход вещей, постепенный упадок исламизма приведут в конце концов к преобладанию христианских народов» (Цит. по: Зуева Н.В., Шатохина Е.М. Из истории балканской политики России 1856–1867 гг. Балканские исследования. Вып. 8. С. 168). Впрочем, и Горчаков признавал, что мусульманский мир пробудился «от летаргического сна» – к тому же получая и моральную, и финансовую, и военную помощь от Запада для борьбы с «христианским Востоком», возглавляемым Россией (Там же. С. 170).
358 Череванский Н. Мир ислама. С. 249.
359 Там же. С. 255.
360 Там же.
361 Лексика русского литературного языка XIX – начала XX века. С. 207.
362 Там же. Интересно, что в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг. из болгарского языка в русский пришло слово «беженец», означая «беглеца с оттенком вынужденного каким-либо бедствием удаления» (Там же. С. 223). А вот семантика слова «ренегат» претерпела большие изменения. Первоначально оно означало «отступник от веры, христианин, перешедший в магометанство»; «вероотступник», «переметчик от христианства». По «Словарю» Даля: «на Кавказе у осетин, числящийся официально православным, но исповедующий магометанство; заблудившийся между двумя верами». К началу XX в .ренегатство – «предательство вообще» (Там же. С. 258).
363 Пожалуй, по отношению к мусульманам всего чаще преобладали метафоры – наследие эпох борьбы русских с кочевниками, – акцентирующие черты озлобленности, коварства и т. д. у различных категорий «басурманства». Тут будет небесполезным вспомнить, что различие между денотацией (простым означением) и коннотацией (соозначением или комплексом ассоциаций, окружающих слово) столь существенно, что М. Black недаром назвал последнюю «системой ассоциируемых банальностей» (Black М. Models and Metaphors: Studies in Language and Philosophy. Ithaca, 1962. P. 40). Это означает, что, хотя каждый индивид может иметь свой собственный набор коннотаций того или иного слова, которые отражают его личный опыт, большинство слов, как правило, имеет «ядро коннотаций». Оно остается относительно стабильным в определенный период времени и для членов какого-то одного сообщества. Поэтому коннотации как «системы ассоциируемых банальностей» понятны всем (замечу тут же, что возражения против данного тезиса, выдвинутые Ricocur в его «La m'etaphore vive». P., 1975, кажутся мне не вполне убедительными). При этом (я здесь имею в виду и разработанную тем же Black теорию фильтра) одно какоето слово в метафоре «фильтрует» те качества, которые хотел выделить для нас автор (или авторы). В данном плане показательны, например, метафоры, щедро употребляемые Евгением Марковым (см. подробно главу VIII), беспрестанно уподоблявшего мусульман различным хищным животным.
364 На ином материале это интересно показано в книге Jenkins L. Faulkner and Black-White Relations. N.Y. 1981).
365 Чернышевский
366 Карамуллин А. Татарская книга пореформенной России. Казань, 1983. С. 6.
367 Bermann Dalton. Offenes Sendschreiben an den Oberprokuror der russischen Synod Herrn Wirklichen Geheimrat Konstantin Pobedonoszeff. Leipzig, 1889. S. 90.
368 Цит. по: КаримуллинА. Татарская книга пореформенной России. С. 115.
369 А это позволяло – в потенции по крайней мере – делать атрибутом мышления способность к множественности локализаций, вследствие чего такой объект, как ислам, включался бы в различные ситуации, в каждой из которых реализовывался тот или иной его аспект и те или иные его свойства.
370 Там же. С. 119. По словам Смирнова, возмутившегося тем, что татарские издатели напоминают об их гражданских правах и «свободе вероисповедования» в России, «Россия не есть «некоторое царство» или «некоторое государство», а царство, государство прежде всего русское, да еще православное»; в нем же мусульманство «может быть лишь терпимо, и то до поры лишь до времени, но уж никак не уважаемо» (Там же. С. 121).
371 Там же.
372 «…смелость татар, – сетовал Смирнов, – растет не по дням, а по часам, и переходит в явную назойливость. Вожаки их начинают требовать то того, то другого: то уравнения числа городских гласных мусульман с русскими, то отмены судебных разбирательств в дни магометанских праздников, то, наконец, даже удаления правительственного контроля над их школьным обучением и печатью, чего же еще больше?» (Там же).
Глава 5
1 Причислив русские церковные издания к категории «реакционно-охранительная пресса», В.И. Ленин в то же время отмечал, что они «не боялись» касаться «и иногда очень откровенно, самых щекотливых пунктов» (Ленин В.И. ПСС. Т. 5. С. 336), – тем более во времена, когда не только на Западе (см. подр.: Remond R. Anticlericalism. Some Reflections by Way of Interactions // Europe Studies Review. London.1983. Vol. 13. № 2), но и в России, особенно среди молодежи (см. подр.: Freeze G.L. A Case of Student Anticlericalism. Clergy and Society in Imperial Russia. // Europe Studies Review. London. 1983. Vol. 13. № 2) усиливался антиклерикализм. Тут же отмечу, что исламскую тематику всегда затрагивали – притом действительно в весьма острой форме – не только специализированные «Миссионерские противомусульманские сборники» и т. п., но и вся по существу огромнейшая православно-церковная периодика («Православный собеседник»; «Труды Киевской духовной академии»; «Душеполезное чтение»: «Руководство для сельских пастырей»; «Епархиальные ведомости»; «Православный благовестник» – орган Православного миссионерского общества; «Богословский вестник» – орган Московской духовной академии: «Православный собеседник» – орган Казанской духовной академии; «Церковно-приходская школа»; «Русский паломник»: «Кормчий»; «Миссионерское обозрение»; «Миссионерский сборник»; «Православный путеводитель» и т. д. и т. д.).
2 См.: Крачковекий И.Ю. Очерки по истории русской арабистики, с. 155, 173, 179–187; Смирнов FI.A. Очерки истории изучения ислама в СССР. С. 81–82.
3 Не мешает, впрочем, отметить, что в целом русское миссионерство не оказалось вовлеченным в треволнения экономической политики империи в ее мусульманских регионах – в отличие, например, от своих английских коллег (см. подр.: Stanley В. «Commerce and Christianity»: Providence Theory, the Missionary Movement, and the Imperialism of Free Trade. 1842–1860 // Hist. Journ. 1983. Vol. 26, № 1).
4 Как верно отмечает L. Landan, исследования по истории науки нагружены неявными философскими допущениями, решительно определяющими характер истории, которую они продуцируют. Ведь история науки, подобно самой науке, не имеет «нейтральных данных», и трактовка любого исторического эпизода находится в некоторой степени под влиянием исходных историко-философских концепций (см. подр.: Landan L. Progress and its Problems. Towards a Theory of Scientific Growth. London. 1977. P. 156).