Россия и Южная Африка: наведение мостов
Шрифт:
Депутат от Национальной партии Г. Б. Майбург ссылался на высказывание главы советской делегации на переговорах по ангольско-намибийскому урегулированию В. А. Устинова: «Есть признаки, что Россия изменила свою внешнюю политику… Г-н Устинов, посетивший Южную Африку на прошлой неделе [1121] , сказал, что отношения России с ЮАР могут быть восстановлены, если будет покончено с апартхейдом, и в Южной Африке будет установлен справедливый порядок, ясно отражающий Хельсинкский договор по правам человека… [Но] мы не должны забывать, что Россия все еще находится в парадигме коммунизма. Непохоже, что она откажется от этой политики. Наоборот, можно доверять коммунистам в том, что они останутся коммунистами и будут бороться за это везде и во всех сферах… АНК не очень счастлив по поводу нового направления советской политики. Это не означает,
Что уж говорить о Консервативной партии. Ее руководство полагало, что никакой «перестройки» не существовало. Цитатами из Горбачева и советского диссидента Владимира Буковского ее представители доказывали, что СССР останется коммунистической страной и только усовершенствует свою систему. Изменение отношения правительства к Советскому Союзу они называли «предательством принципов африканерского национализма» [1123] .
Клайв Дарби – Льюис, депутат от Консервативной партии, позже приговоренный к пожизненному заключению по обвинению в убийстве лидера ЮАКП Криса Хани, говорил: «… Подумать только, националисты [1124] устраивают приемы для советских в Южной Африке. Что изменилось с того времени, когда мы выгнали советских из Южной Африки? [1125] Стала ли ситуация лучше, или она, как я считаю, стала значительно хуже?… С кем мы дружим при правительстве Национальной партии? Это так называемые друзья, которых мы выкинули из страны много лет назад, когда у нас еще было правительство, которому хватало мужества… Они становились все хуже и хуже, но вдруг для нас они стали хороши… Нам не нужен Советский Союз; мы можем без него обойтись» [1126] .
Даже Дж. Доу, депутат от Лейбористской партии в Палате представителей [1127] , подчеркнув, что верит намерениям Горбачева найти политическое решение для ЮАР, сказал: «Россия остается революционной державой… и будет продолжать пытаться сделать цели ЮАКП приемлемыми для белых в Южной Африке. Целью России в долгосрочной перспективе все еще остается изменение мира в смысле его идеологических убеждений…» [1128]
Кажется, ни один из белых южноафриканских политиков не увидел, что к концу 80-х годов прошлого века у большей части советского руководства не осталось ни малейшего намерения строить социализм в Южной Африке. Они продолжали верить, что главная опасность в этом отношении исходила именно от СССР, а не вытекала из популярности популистско-социалистических идей среди черных южноафриканцев – популярности, поддерживавшейся и АНК, и ЮАКП, и КОСАТУ, и ОДФ.
Тот же Доу оказался куда проницательнее. В своем выступлении на совместном заседании трех палат парламента он привел выступление лидера Национальной партии Дж. Герцога на съезде партии в 1919 г. о том, что не надо бояться коммунизма, поскольку это национальное движение русских против капитализма и империализма. «Почему же теперь у африканеров… другое мнение о коммунизме?» – спросил он. И ответил: «Генерал Герцог выступил с этим заявлением в 1919 г., когда африканеры считали себя угнетенной группой, боровшейся за свое национальное освобождение с капиталистическим монолитом британского империализма… С тех пор ситуация изменилась. В Южной Африке стремление к свободе и равенству стало частью другой политической культуры – культуры обездоленного черного народа. Точно так же, как для генерала Герцога в его обстоятельствах было естественно положительно оценивать большевизм, так же и для многих черных естественно считать врага своего врага своим другом, особенно если этот друг предлагает высокие идеалы свободы и равенства и даже способ их достижения…» [1129]
Африканеры не верили в изменение стратегических целей СССР в мире вообще и на Юге Африки в частности, но они поверили, что «тотальное наступление» закончилось. Само это выражение незаметно исчезло из политической лексики задолго до речи де Клерка. Если о каком-то наступлении и упоминали, то только о «революционном», и обычно оно было связано с Кубой и с АНК, а не с СССР. Даже Магнус Малан в своей речи по бюджету в феврале 1989 г. не упоминал о «советском наступлении». Изредка говорил о «коммунистическом», чаще всего – о «революционном» [1130] .
Чего ждала от перемен в советской
Главным для многих белых южноафриканских политиков была надежда на то, что СССР прекратит поддержку вооруженной борьбы АНК, и это заставит АНК изменить свою «воинственную» позицию и пойти на переговоры. Основывалась эта надежда на убеждении, что АНК – креатура СССР. Если СССР утверждает, что не собирается завоевывать Южную Африку, то, может быть, от этой идеи откажется и АНК.
Эта мысль была четко выражена Вейнандом Маланом, лидером новой и довольно быстро сошедшей со сцены партии Национальное демократическое движение:
Между прочим, становится очевидным, что тотальное наступление выдыхается. По крайней мере, оно не так сильно, как прежде… В свете того, что АНК связан с Москвой, и ввиду высказываний в советских кругах, я думаю, мы должны признать, что переоценка Советским Союзом своей позиции по отношению к Югу Африки и ЮАР скажется и на изменении политики АНК в Лусаке по отношению к ЮАР.
Похоже, что советская точка зрения состоит в том, что вооруженная борьба не является единственным решением и что вариант с переговорами тоже стоит рассматривать. Эта точка зрения находит большой отклик и в среде АНК… У правительства есть теперь возможность отказаться от своего требования, чтобы АНК осудил насилие до начала диалога. Таким образом, АНК окажется под давлением Южной Африки, с одной стороны, но также и Советского Союза – с другой, и в то же время это найдет отклик у тех элементов внутри АНК, которые переоценивают стратегию… насилия [1131] .
Африканеры надеялись на то, что признание Советским Союзом недостатков своей системы заставит и АНК и СВАПО отказаться от своих «коммунистических» устремлений. Кобус Мейринг говорил на съезде Национальной партии в 1988 г.: «Мы приветствуем новый реализм СССР, но… идеологии коммунизма нет места в Южной Африке… Слабое положение, в котором оказался СССР, доказывает банкротство этой идеологии… Южная Африка никогда не подчинится коммунизму. СССР должен понять это, если он хочет играть позитивную роль в стабилизации на Юге Африки» [1132] .
Их стремления сводились к тому, чтобы СССР оказал давление на своих союзников – Кубу и Анголу – в ходе переговоров по ангольско-намибийскому урегулированию. Встречи советских и южноафриканских дипломатов во время переговоров давали надежду на налаживание отношений за рамками ангольско-намибийской тематики. Отношения с СССР, пусть даже не дипломатические, в конце 1980-х годов были бы для ЮАР пропагандистским прорывом. Режим находился к тому времени в политической изоляции, и любое слово от традиционного противника, которое можно было истолковать как поощрение или поддержку, повторялось с высоких трибун и тиражировалось близкими к правительству СМИ. В парламенте депутат от Национальной партии говорил: «Нас обвиняют в том, что мы не даем 26 миллионам черных, оппозиционно настроенных по отношению к апартхейду, возможности участвовать в процессе принятия решений в Южной Африке… Но сегодня утром газеты сообщили, что представитель советского блока на праздновании 25-летия Комитета против апартхейда в ООН признал в присутствии Бусака и Туту [1133] , что ситуация в Южной Африке далеко не та, что была двадцать пять, десять или даже пять лет назад… В Южной Африке произошли значимые и видимые перемены» [1134] .
Установление экономических и торговых отношений с СССР представляло, пожалуй, наименьший интерес для ЮАР в те годы, хотя о них и упоминали. Те связи, которые действительно были важны для южноафриканской экономики, существовали и при отсутствии дипломатических и иных политических отношений. Прочие же ниши в структуре внешнеэкономических связей ЮАР были прочно заняты, и пересматривать установившиеся связи никто не собирался.
Иными словами, СССР был нужен южноафриканскому правительству только как союзник борцов против апартхейда, имевший вес и способный оказать на них влияние, которое можно было бы использовать в своих интересах. Уверенности в том, что СССР захочет и сможет оказать такое влияние на АНК, СВАПО, кубинцев и других своих союзников, у правящих кругов ЮАР не было даже при том, что их представление о возможностях этого влияния было сильно преувеличенным. Руководство Национальной партии рисковало: угроза справа была реальной. Но игра стоила свеч.