Россия против Запада. 1000-летняя война
Шрифт:
Таким образом, серию документов, привычно называемых «положениями о черте оседлости», следует признать фактически договором государства с новыми подданными, привыкшими к своему особому статусу. Договором разумным и взаимовыгодным, на всем протяжении XIX века регулировавшим отношения высоких договаривающихся сторон, а если и менявшимся, то в сторону улучшения. Например, законом 1844 года вместо существовавших в «черте оседлости» религиозных училищ были учреждены раввинские школы, приравненные к гимназиям. С другой стороны, правительством неуклонно принимались меры по «раздроблению» еврейской изолированности от социума. В 1827 году был отменен «искупительный» налог, и еврейскую молодежь начали призывать в армию (где они, между прочим, блистательно себя зарекомендовали). Что означало очередной шаг к равноправию евреев с христианами (не говоря уж о том, что солдат, ушедший в отставку, никаким ограничениям не подлежал). Равным образом, обязательное преподавание светских предметов в раввинских школах усиливало тягу молодежи к получению дальнейшего образования, а следовательно, и к выходу из общины в «большой мир». Примерно с того же времени правительство, сохраняя за лидерами kahal’ов религиозные функции, лишает их права взимать не предусмотренные законами Империи штрафы и подвергать их «внезаконным» наказаниям. В целом все перечисленное дает весьма позитивный результат, как социально-политический, так и нравственный. Евреи, осевшие за чертой оседлости, на протяжении почти века ощущают себя равными среди равных, практически забыв о погромах, столь характерных для мест традиционного обитания. Кто не забыл «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, тот помнит, с каким пиететом относилось к «яврею-доктору» простонародье слободы Покровской, совершенно не видя в нем ни чужака, ни «христопродавца».
Значит ли сказанное, что все было так уж лучезарно? Естественно, нет. Крайне недовольны были kahal`ные лидеры. Да и позиция правительства со временем менялась к
Глава XXIV. Побочный эффект: не плачь, девчонка…
Опыт свидетельствует: при обсуждении вопроса о «черте оседлости» неизбежны возражения, в частности, по поводу призыва евреев в армию. В целом сводящиеся к тому, что «Не надо называть шаги, целью которых была ассимиляция евреев, шагами «к равноправию евреев с христианами». Возможно, по мнению тогдашней российской элиты, это не давление, а благодеяние (борьба с т. и. «еврейским фанатизмом», взгляды, распространенные в те времена), но были ли довольны сами евреи?». В общем, конечно, некая логика есть. Безусловно, действия властей России были продиктованы не столько заботой об улучшении условий жизни «доставшихся» в наследство от Польши евреев, сколько наиболее эффективной их интеграцией в имперский социум и извлечения из нового «человеческого материала» максимальной пользы. Однако, исследуя тот или иной исторический феномен, не следует все же исходить из реалий и представлений нынешнего времени…
Почетный долг
Еще в 1802-м в Еврейский Комитет, под контролем Гаврилы Державина готовивший документы для, так сказать, окончательного решения «еврейского вопроса» в России, поступили докладные записки Лесневского и Кауфмана. Оба чиновника – отдельно друг от друга, но примерно в одних выражениях – указывали, что поголовное освобождение евреев от военной службы «вызывает неудовольствие христианского населения и настоятельно рекомендовали для успешной интеграции евреев распространить на них воинскую повинность». Указывалось, в частности, что такая мера поможет «исправить старинное предубеждение к жидам и приблизить прочих подданных к их пониманию-». В частности, писал Кауфман, «когда все нации в России дают рекрут, то почему с одних жидов взимают деньгами за рекрута? За что, по каким заслугам они таковыми выгодами пользуются против Россиян, ответить положительно невозможно». Лесневский, со своей стороны, уточнял, что « нести сию повинность как для жидов желательно, так и в общих интересах, поскольку же силою вещей сей народ к тяготам армейской службы мало способен, использовать их должно в разных услужениях». Однако в 1804-м, накануне подписания «Указа о евреях», по настоятельной просьбе руководства kahal’oв, данные мнения учтены не были. Положение об «искупительном» налоге осталось в силе. Хотя особой статьей было утверждено право евреев записываться в армию «по своей доброй воле и без стороннего принуждения» (некоторые, кстати, притом что такая «добрая воля» весьма не поощрялась лидерами kahal’oв, этой оговоркой воспользовались и неплохо проявили себя в войне с Наполеоном). Вопрос, однако, не был снят. 26 августа 1827-го Николай I подписал «Устав рекрутской повинности и военной службы евреев», пояснив, что считает набор евреев в армию «полезным и справедливым, чтобы рекрутская повинность к облегчению наших верноподданных уравнена была для всех состояний, на коих сия повинность лежит, а всякие предрассудки были живыми примерами рассеяны». Согласно Указу и дополнениям к нему, призыв и служба «русских подданных Моисеева закона» отличались от общих положений о рекрутской повинности. Во-первых, норма призыва была гораздо выше «нормальной»: если с христиан брали рекрутов лишь в один из двух наборов, по 7 «душ» с 1000, то с евреев – по 10 «душ» с 1000 ежегодно. Во-вторых, в отличие от христиан, призываемых в 18 лет, нижний возрастной предел для еврейской молодежи был определен в 12 лет. В-третьих, позже, в 1829 и 1844 годах, были изданы указы, запрещающие определять солдат-евреев в «деныцики», а затем и распределять во все виды нестроевых команд (кроме выпускников школ «кантонистов»), И наконец, в 1832-м Николай I ограничил производство их в унтер-офицеры, разрешив таковое «лишь за отличия в сражениях против неприятеля». По мнению ряда исследователей, эти меры (в совокупности с активной агитацией на предмет перехода в христианство) следует признать признаками явной и очевидной дискриминации. На мой взгляд, однако, все далеко не так просто.
Прежде всего, согласно Уставу, набору не подлежали евреи, имевшие право выезда за пределы черты оседлости – гильдейские купцы, лица, имевшие высшее, среднее и среднее специальное образование, квалифицированные ремесленники, а также (как и в случае с христианами) единственные сыновья и женатые мужчины, имеющие детей. Иными словами, призыву подлежала молодежь, которой в черте оседлости было очень много, причем молодежь не простая, а неприкаянная, очень похожая на тот, говоря по-восточному, «базар», который в наши дни бездельничает на социале в «этнических кварталах» западных мегаполисов и пополняет ряды разного рода «шахидов» в странах бывшего «третьего мира». Чудовищная нищета, скученность и отсутствие каких бы то ни было источников пропитания в еврейских местечках, знакомые каждому, хотя бы мельком просмотревшему классиков еврейской литературы XIX века (хотя бы Шолом-Алейхема или Менделе Мойхер Сфорима), были бичом местечек. Молодым людям оставалось лишь три пути: либо в мудрецы и знатоки Торы (таланта на это хватало далеко не всем), либо жалкое прозябание на подачки общины и мелкую посредническую торговлю (что было чревато еще большими конфликтами с христианами), либо уход в криминал. В сущности, именно в этом и заключается основная причина повышенной нормы набора: если из христианских общин изымались потенциальные земледельцы, которые и дома бы пригодились, то из общин еврейских «откачивался», прошу прощения, социальный балласт, потенциальные Бени Крики. Что, между прочим, шло на пользу и самим kahal`ам, хоть как-то разряжая копившееся напряжение. Ведь право определять рекрутов принадлежало исключительно kahal`ному руководству, и оно, безусловно, «выбраковывало» тех, кто по тем или иным причинам казался ненужным или даже опасным для общины; талантливые дети, обещающие в будущем стать мудрецами, разумеется, под гребенку не попадали. С другой стороны, нельзя забывать, что призыв в 12 лет вовсе не означал, что ребенка немедленно ставят под ружье. Малолетние рекруты, согласно Уставу, направлялись в «заведения, учрежденные для приготовления к военной службе », – те самые «школы кантонистов», в том числе и «военно-музыкальные», – где получали некоторое образование и какую-либо профессию, дававшую в перспективе возможность после выхода в отставку стать полноценными членами мещанского сословия и кормить себя собственным трудом. И, между прочим, не только себя, поскольку солдатам-евреям, в первую очередь из «кантонистов», Указом Императора было предоставлено право создавать семью, оставаясь в солдатском звании (христианам такое право давалось лишь после получения звания унтер-офицера и только по особому разрешению высшего командования). К слову сказать, «школы кантонистов» вовсе не были придуманы специально на предмет «умучивания» еврейской молодежи: они существовали в России со времен Петра I, позаимствовавшего их из прусской практики, и наряду с еврейскими подростками там проходили «предармейские университеты» также и христиане-сироты. То есть нечто вроде суворовских (недавних времен) или кадетских (теперь) училищ, с некоторым уклоном в службу социального призрения.
Тяжело в учении…
Итак, предположения о том, что «более массовый призыв, чем русских» и «призыв малолетних, чего у русских не наблюдалось никогда» являлись мерами дискриминационными, следует признать необоснованными. Разумеется, сама служба (да и обучение в школах «кантонистов») не была раем, скорее, по крайней мере на первых порах, даже наоборот. Но, в конце концов, сделаем поправку на время: в культурной Англии, например, в те годы еще не был окончательно отменен press-gang – право насильственной вербовки кого угодно из «простонародья» для службы в Royal Navy, а в прогрессивных США солдат (добровольцев!) за проступки просто клеймили. Так что уходили с плачем, с криками, с попытками побега – но точно так же плакали, кричали и пытались сбежать с дороги и рекруты-христиане (да ведь и нынче, уходя в армию года на полтора-два, многие хнычут…). Документы, однако, говорят о том, что евреи довольно быстро приспосабливались к армейским реалиям и, в подавляющем большинстве, несли службу весьма браво. Уже в 1839 году Николай I издал Указ, гласивший, что «в виду столь похвального их усердия, полагаю возможным для кавказского пополнения брать от евреев рекрутов в тройном числе взамен недоимок и иных налогов с общин-». Случай обмена денежного налога на дополнительных рекрутов – для Империи, скажем прямо, исключительный: видать, очень доволен был евреями-солдатами Государь, и даже не просто «очень», а «очень-очень», поскольку в 1841 году норма набора в черте оседлости была еще раз увеличена. А еще более заслуживает внимания упоминание о Кавказе, где Империя, напомним, вела в то время тяжелейшую войну с горцами и куда отправляли части, укомплектованные лучшими – как сказали бы сейчас, элитными – бойцами. Между прочим, для лидеров kahal’ов увеличение нормы призыва в обмен на льготы оказалось настолько
Исходя из сказанного, неудивительно, что уже в 1832 году на стол Императору легло прошение военного министерства о разрешении производить евреев, зарекомендовавших себя добросовестными службистами в унтер-офицеры. На что Николай дал согласие, указав, однако, что дозволяет производство «только за боевые отличия». Данную оговорку многие склонны рассматривать, как «еще одно ограничение прав евреев». Однако, на мой взгляд, и с этим согласиться едва ли возможно. Нам, европейцам, сегодня сложно осознать, насколько религиозным было сознание наших не столь уж далеких предков, для которых каноны веры, а следовательно, увы, и предрассудки, из веры проистекающие, были основой их мировоззрения, и, в сущности, самой жизни. А ведь для большинства солдат – православных! – еврей был человеком, не просто «верящим в Христа не так, как мы» (армяне, латыши и поляки тоже верили не совсем «в струю») и даже не отрицающим Его божественность (татары, в конце концов, тоже отрицали), но, в отличие от тех же мусульман, относившийся к Спасителю, очень мягко говоря, критически. Причем, если для солдатика из-под Костромы, Твери или Омска «жид» был просто крайне неприятной диковинкой, то для призывника из Малороссии (каковых было очень много) этот самый «жид» являлся воплощением едва ли не чертовщины на Земле, которую деды-прадеды били и завещали бить при первом удобном случае. Позволить «нехристю» и «христопродавцу» муштровать себя, орать, а при случае и бить по сусалам (без чего тогдашняя муштра не обходилась не только в России, а во всем полагающем себя цивилизованным мире) православный, по большому счету, не мог. То есть какое-то время мог и терпел, но моральный климат в части от этого, скажем так, не улучшался; сколь бы заслуженно ни получил свои лычки еврей, реакция на его возвышение неизбежно, на уровне подсознания, шла на уровне «эти всегда пролезут», и рано или поздно внутренний дискомфорт был чреват взрывом. И совсем иное дело, если «нехристь» имел безусловные боевые заслуги. Пусть трижды и четырежды «христопродавец», но унтер-офицерские нашивки, заработанные, скажем, в рукопашной схватке с немирными горцами на глазах у всего подразделения, в глазах сослуживцев и подчиненных резко меняли восприятие. Муштровал и лупил по сусалам уже не просто «жидок», тварь дрожащая, а Арон Абрамыч, боевой друг, батя, имеющий на то полное, честно оплаченное кровью право. Так что Император, знавший армию и ее психологию как мало кто, имел резон ввести данное ограничение. По крайней мере не меньший, чем в 1829-м, когда, повторюсь, категорически запретил использовать евреев в качестве «деныциков», выводя из категории вечной прислуги – которая «всегда устроится» – на уровень солдат боевых частей, на равных с прочими несущих все тяготы солдатской службы. Так что никакой дискриминации. Напротив, уже в 1836-м было подписано распоряжение о награждении евреев за обычную беспорочную службу – орденом Святой Анны, а за боевые заслуги не только повышением в звании, но и знаком Военного ордена (солдатским Георгиевским крестом) «со всеми правами, кавалерам оного полагающимися».
Несколько особняком, понятно, стоит вопрос о религии. Поскольку армия Империи, как и сама Империя, была православной, проблема военнослужащих-«иноверцев» (особенно нехристиан) не представлялась простой. В принципе, в офицерском корпусе случалось всякое, но что касается нижних чинов, то, скажем, азиатов – мусульман и буддистов – на военную службу старались не призывать, заменяя ее разного вида отработками. А если и призывали, то в основном на добровольных началах, формируя из «нехристей» особые подразделения. С евреями дело, по понятным причинам, обстояло иначе, и призыв их на службу рассматривался как некая «воспитательная мера», предполагающая, в частности, и желательность обращения в православие. Мысль, в принципе, разумная – «иноверчество» в армейских рядах подчас чревато неприятными осложнениями, вроде массового перехода солдат-католиков на сторону врага в период войны США с Мексикой, и тем не менее формально Устав охранял неприкосновенность религиозных верований евреев-солдат, предоставляя им даже возможность жаловаться в случае ограничения их права на отправление религиозных обрядов. На деле, конечно, было не так гладко, как на бумаге, – «активное давление со стороны начальства», о котором писано во многих мемуарах, несомненно, имело место. Еврейских рекрутов старались направлять в места, где они не могли бы пересекаться с собратьями по вере, размещая на постой в крестьянские дворы, переписка с семьями разрешалась только по-русски или по-польски, но ни в коем случае не по-еврейски, существовала, наконец, тщательно продуманная система поощрений, буквально подталкивавшая еврея-солдата к принятию «судьбоносного» решения. И тем не менее ни о какой принудиловке речи не шло. То есть злоупотребления на местах, давление и так далее, безусловно, случались, но если солдат или кантонист, будучи тверды в вере, желали оставаться в лоне иудаизма, никаким ущемлениям на этом основании они не подвергались. Напротив, имели право на посещение синагоги и на особый рацион, а в 18 лет давали особую присягу, в присутствии раввина клянясь на Торе служить «с полным повиновением военному начальству так же верно, как если бы были обязаны служить для защиты законов земли Израильской-». Далее жизнь расставляла все по полочкам сама. Безусловно, принятие православия сильно облегчало карьеру – как, скажем, в эпоху СССР облегчало ее наличие партбилета, так что о генералах-выкрестах, имя которым – легион, говорить не будем. Но если человек был по-настоящему талантлив и целеустремлен, для него, как и для беспартийного при «совке», не были недостижимой мечтой не только штаб-офицерство, но даже генеральские лампасы или адмиральские орлы. И никакие пейсы карьере не мешали. А если и мешали, то в куда меньшей степени, нежели, скажем, приверженность «папизму» в войсках просвещенной Британии.
И вновь: значит ли все это, что все было лучезарно? Нет, конечно же. Призыв в армию, несомненно, был важным инструментом властей в борьбе с «еврейским фанатизмом». Точнее говоря, в сломе отсталой, безысходно застойной и предельно замкнутой в себе конфессиональной общины (чего-то типа израильских naturey karta, которых даже разумно религиозные израильтяне воспринимают как нечто диковато-радикальное). На предоставление ее членам возможности выхода в «большую жизнь» и, насколько это вообще было возможно, на смягчения антиеврейских предрассудков путем «представления» евреев (именно в качестве личностей, ничем не отличающихся от всех прочих) с другими народами Империи. Разумеется, это было ударом по интересам лидеров kahal’a, но kahal и так уже изживал себя как явление социальное, а с точки зрения конфессиональной, иудаизм терял мало, поскольку, как уже отмечалось, юношей, способных стать мудрецами Торы, в рекруты не сдавали, а желавшие сохранить верность вере предков сохраняли ее и натянув мундир. С другой стороны, расширяя возможности секуляризации, армейская служба создавала условия для появления нового, ранее неведомого сектора общества – «светских евреев», спустя некоторое время вполне закономерно заявивших о себе не как о конфессии, но как об этносе, имеющем не меньшие права, нежели другие. Вплоть до права на собственное государство. Бесспорно, такой поворот сюжета был побочным следствием процесса, едва ли входившим в планы властей Империи, но это, право же, уже совершенно неважно…
Глава XXV. Побочный эффект: тупик Дарвина
И вот наконец то, от чего и хотелось бы увильнуть, а никак не выйдет. Ибо, взявшись за гуж, – и далее по тексту. Темы pogrom’ов обойти не получится, и остается лишь радоваться, что все, собственно, уже давно сделано. Еврейские исследователи Ю. Гессен, Д. Пасманик и (в меньшей степени) С. Дубнов еще по свежим следам собрали и едва ли не поминутно систематизировали весь материал, относящийся к этим грустным сюжетам, а русский националист В. Кожинов много лет спустя провел максимально (насколько это возможно) добротный анализ их выводов. Так что, по сути, я мог просто дать несколько ссылок. И тем не менее пару слов скажу. Максимально отрешаясь от некоторой пристрастности, по естественным и понятным причинам, пусть и в малой степени, но все же присущей трудам как почтенных историков, так и – мир его праху – уважаемого Вадима Валериановича…
ЧП районного масштаба
История еврейских погромов в Российской империи официально отсчитывается с 1821 года, что, однако, неверно. Как отмечает Ю. Гессен, «Первые по времени три случая погрома евреев произошли в Одессе в 1821, 1859 и 1871 годах. Это были случайные явления, вызвавшиеся, главным образом, недружелюбием к евреям со стороны местного греческого населения». Это правда. Мне, хотя и коренному одесситу, не доводилось, конечно, общаться со свидетелями событий, но в архивах кое-что посмотреть удалось. Действительно, приезд в Одессу евреев, ставший массовым после Большой Чумы 1812 года, крайне не обрадовал весьма влиятельную тогда греческую общину, плотно «державшую» как оптовый импорт-экспорт Южной Пальмиры, так и розничную торговлю на рынках. Начисто проиграв в открытой конкуренции, гордые эллины решили идти другим путем, и события, упомянутые Гессеном, как и почему-то забытый им «погром» 1862-го в Аккермане, были, в сущности, не более чем драками стенка на стенку на территории базаров. Что интересно, в 1821 и 1859 годах роль ударной силы играли даже не местные аристотели, а матросы с многочисленных греческих судов, накормленные, напоенные и соответствующим образом обработанные. Зато подавляющее большинство рыночной тусовки, в основном русские и малороссы (разницы тогда никто не знал), всячески поддержало евреев, торговавших честнее и дешевле. Так что морячков с территории так и не завоеванных ими Нового Рынка и Привоза в итоге выносили за руки за ноги и швыряли носом в грязь отлеживаться.