Россия против Запада. 1000-летняя война
Шрифт:
Глава XXI. Искатели приключений (1)
А теперь пришло время поговорить о том, как Запад – бывало и такое – сам не оставлял России иного выхода, кроме как действовать на опережение. И соответственно, начнем с м-ра Белла. Если полностью, Джеймса Станислава Белла, сына миссис Агнессы Белл, в девичестве паненки Агнешки Замчинской, дочери майора Войска Польского, уехавшего из Ойчизны на Остров после провала бунта Костюшки, о котором, не будь сей мистер обладателем такой родословной, мы, скорее всего, вообще ничего бы не знали. Ибо, в таком случае, прожил бы он жизнь пристойную, но тусклую, не познакомившись ни с Джеймсом Лонгуортом, ни, тем более, с Дэвидом Урквартом. Впрочем, не станем забегать вперед…
Турецкий гамбит
Появление русских на берегах Инда и Ганга было кошмаром снов господ из Лондона едва ли не с тех пор, когда на берегах великих рек появились сами англичане. Но великие потрясения конца XVIII века, на время связав интересы, слегка умерили страх. Особенно после ликвидации Павла и воцарения до икоты боявшегося англичан Александра. Однако Корсиканец пал, и все вернулось на круги своя. Еще мало кто знал, что такое «Большая Игра» (тираж книжки молоденького офицера Артура Конноли был совсем не велик, да и никому, кроме специалистов, она не была интересна), а играли уже вовсю. И башмаков не износив после совместной победы, Англия уже опять, как при Павле, боялась вовсю. И не без оснований. Влияние Санкт-Петербурга на мягкие подбрюшья росло чуть ли не само по себе, только успевай ставить подножки. И то не слишком успешно. Только устранили чересчур пророссийского президента Александра Каподистрию в
О, эти русские…
Замечательная, между прочим, личность. Еще совсем молодой парень, и уже с шикарной биографией. Шотландец, полусирота, все детство колесил с мамой по Европе, останавливаясь там, где цены пониже. Чуть-чуть поучился в Испании, у монахов, чуть-чуть в недорогом военном лицее во Франции. Затем, в 16 лет, – Англия, школа фермеров в захолустье. А потом – вдруг – Кембридж, сразу по окончании – завидное приглашение на госслужбу, и – опять вдруг, всего через месяц, – увольнение по собственному желанию. В связи с внезапно вспыхнувшей симпатией к восставшей Элладе. Прибыв на место с другими добровольцами, оказался единственным, совершенно случайно свободно говорившим по-гречески, причем языком не Гомера, который в alma mater изучали, а «народным», европейцам тогда известным, примерно как ныне среднему москвичу чеченский. Воевал хорошо. Был ранен. Стал известен, как автор ярких аналитических обзоров о Балканах, охотно, хотя и почти без гонораров публиковавшихся солидной прессой Острова. А потом вдруг что-то щелкнуло. Эллинофил резко меняет ориентиры, проникаясь горячей любовью к Турции, куда в 1831 году был направлен третьим секретарем торгпредства. Должность маленькая, но все-таки. Но – ни с того ни с сего опять уволился, ушел на вольные хлеба, «пользуясь славой журналиста, принесшей ему немало друзей в высших сферах, включая самого короля», развил бурную деятельность, еженедельно печатая в газетах статьи, призывающие «обуздать русских, обижающих благородную Турцию», а приработка ради, «время от времени поступая на должность переводчика в секретные дипломатические миссии на Ближнем Востоке». По ходу дела, однако, выяснилось: главное «хобби» молодого Дэви все же не турки, а вообще мало кому известные экзотические черкесы, чьи земли за пару лет назад были «уступлены» России. Тут действовал он на диво лихо: сперва, будучи в 1834 году в Стамбуле, «без разрешения посла» вышел на контакт с вождями горской эмиграции. А после того вообще «самовольно» рванул за кордон, в тайные крепости немирных туземцев. Где, пользуясь знанием черкесского, «выученного за месяц пребывания в Константинополе» (френды-адыги, надеюсь, согласятся, что это несложно), произвел, мягко говоря, фурор. Достаточно быстро он разъяснил им, что «великий султан Англии» готов взять их под свое покровительство, провел цикл лекций на тему организации «правильного» сопротивления и даже написал декларацию независимости со ссылками на Руссо, Монтеня и Томаса Джефферсона, которую пообещал обязательно напечатать в Европе.
«Мои ирокезы», как он их любовно именовал в письмах друзьям, были ошеломлены вниманием «посланца великого султана англичан» настолько, что, если верить Уркварту, даже просили его остаться и возглавить борьбу. На что, однако, «путешественник-энтузиаст» ответил отказом, объяснив, что будет полезнее в Лондоне. И не соврал. Декларация, правда, в газеты не пошла, осев в архивах Форин Офис, но немедленно по возвращении (посол, как ни странно, «не обратил внимания» на отсутствие переводчика) Уркварт развернул невероятно бурную деятельность. Памфлеты слетали с его пера чуть ли не каждый день, поскольку же литературным талантом парень был не обделен, а интерес к географии в те времена зашкаливал, творчество его быстро вошло в моду. Печальными историями о «маленьком и культурном народе, так похожем на наших highlenders, помочь наш моральный долг» зачитывались в леди в будуарах, их обсуждали джентльмены в клубах и простые ребята в пабах, а после появления книги «Британия и Россия » ненавидеть русских – готовых, как выяснилось, съесть Турцию, потом Персию, а потом и (о ужас!) Индию – вслух, и чем активнее, тем лучше, стало вообще хорошим тоном и неотъемлемым признаком настоящего патриота. Что же до автора, то он расширил круг полезных знакомств, став даже желанным гостем у короля Вильгельма, «по собственной просьбе которого» в 1836 году «согласился отказаться от свободной жизни», вернувшись на государственную службу в ранге первого секретаря британского посольства в Турции. И началось.
Здесь вам не равнина…
Как и у прочих дипломатов, в инструкциях, данных Уркварту при отбытии, значился жесточайший запрет на самодеятельность. Тем паче – особо! – в направлении черкесов. Нарушать его означало рисковать многим, а многочисленные секретные депеши лорду Пальмерстону, которые первый секретарь миссии в обход посла посылал в Лондон, настаивая на посылке в Черкесию оружия, военных специалистов, а еще лучше – регулярных войск, оставались без ответа. Лорд был сторонником политики неброской и сдержанной. Но Дэвиду повезло. В Стамбул совершенно случайно пришло судно «Виксен», а на нем – его старый приятель по Географическому обществу Джеймс Лонгуорт с ксивой корреспондента Times и заданием во что бы то ни стало написать серию репортажей о героической борьбе храбрых черкесов с Империей Зла. Друзья встретились, Джеймс представил Дэвиду своего приятеля Джеймса Станислава Белла, о котором мы уже говорили. Тоже, как ни странно, члена Географического общества. Мистер Белл, оказывается, незадолго до того выиграл в карты крупную сумму, арендовал посудину и решил заняться морской торговлей, но при этом совершенно случайно страстно симпатизировал справедливому делу черкесов. Это была удача. Уркварту, как изящно формулирует Холкирк, «видимо, удалось убедить земляка поплыть из Константинополя в порт Суджук-Кале в северной части черкесского побережья». Естественно, с гуманитарным грузом, собранным турецкими благотворительными фондами. Соль, чай, медикаменты. Фишка заключалась в том, что незадолго до того Россия, формально в связи со вспышкой чумы, а фактически, что ни для кого не было секретом, стремясь покончить с контрабандой оружия из Турции, ввела на Черном море строгую блокаду своей береговой линии. Против чего Лондон, естественно, протестовал, но исключительно словесно, что, судя по письмам, дико бесило Уркварта. Позже, на разбирательстве, мистер Белл показал, что первый секретарь, с которым они «стали добрыми приятелями в Стамбуле», не имел к дальнейшему никакого отношения. Но, как бы то ни было, в ноябре 1836 года «Виксен» вышел в море и направился на северо-восток – причем о времени его отбытия задолго до факта криком кричала вся лондонская пресса. По сути, получалась вилка. Либо русские задерживали судно, и тогда появлялась возможность, поставив Англию на уши, все-таки спровоцировать посылку эскадры, либо не задерживали, и это значило, что поставки оружия можно ставить на
Сперва казалось, что идет по второму варианту: доплыли успешно, причалили, начали понемногу торговать, послав в горы гонца насчет «гуманитарии». Однако спустя день выяснилось: русские не испугались. В порт Суджук-Кале вошел бриг, товары были изъяты, судно арестовано, а команда задержана. Вся, кроме успевшего уйти в горы Лонгуорта и трех, как пишет Иден, «увязавшихся за журналистом любознательных матросов». Грянул скандал. Русские власти объявили, что гуманитарка гуманитаркой, а оружие везти негоже. Британская пресса возмутилась, сообщив Лондону и миру, что никакого оружия не было. Русские власти предъявили новенькие ружья с маркировкой Made in. Британская пресса заявила, что это, во-первых, подлог, а во-вторых, ружья перекуплены мистером Беллом, с которого и весь спрос. Мистер Белл признался, что – да, есть грех – хотел слегка смаклачить, просит прощения и обещает, что больше не повторится. Ситуация зависла, а пока она висела, мистер Белл, обманув охрану, тоже ушел в зеленку, оставив письменное объяснение: дескать, хочу разыскать своего друга и свои товары, которые горцами еще не оплачены. Теперь российское командование обеспокоилось всерьез. Было опубликовано даже специальное обращение к мятежным горцам. «Находящиеся среди вас англичане, – указывалось там, – вам не друзья. Они пришли не помочь вашему делу, их намерение сделать черкесов рабами Англии. Поэтому их следует схватить и уничтожить. У самих же черкесов должно быть достаточно мудрости, чтобы сложить оружие, ведь не было еще страны, которая смогла бы одолеть Россию. Разве вы не знаете, что если небеса рухнут на землю, то русские смогут поднять их на своих штыках? Для кавказских племен будет гораздо лучше, если ими станет править царь, а не английский король. Но если они станут слушать англичан и продолжат сопротивление, то не будет вины русских в том, что их долины и дома будут преданы огню и мечу, их горы растоптаны в пыль».
Профессия: репортер
Истерика в Лондоне тем временем нарастала. Корреспонденты газет, аккредитованные в Стамбуле, очень любили Уркварта за «щедрость, простоту, веселый нрав и всегдашнюю готовность поделиться посольскими секретами» и гнали на Остров цунами жуткие подробности о бедных черкесах, несчастном мистере Белле, которого вот-вот погубят, и еще более несчастном мистере Лонгуорте, видимо, уже погубленном русскими варварами, понятия не имеющими, что репортеры – без границ. И Англия свирепела, невзирая на то, что даже в клубах, не говоря уж о пабах, мало кто представлял себе, где расположена эта самая Черкесия. «Таймс» ругала правительство, позволяющее «русским медведям насмехаться над малодушием Британии», не менее влиятельная «Эдинбург Ревю» вообще живописала Апокалипсис. «Когда черкесы будут побеждены, – заявляла редакция, – вслед за Кавказом рабыней русских окажется Персия, а в результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам». Теперь, при всей своей осторожности, глава Форин Офис не мог уклониться от обострения. Началась резкая, на близких к фолу тонах, переписка с Санкт-Петербургом. Параллельно была сделана попытка отозвать Уркварта, но король эту инициативу не одобрил, а члены кабинета не поддержали. А пока вертелось колесо, мистер Белл с мистером Лонгуортом – в статусе посланцев «Дауд Бея», которого аборигены чтили на уровне едва ли не божества, – никуда не спеша, активно знакомились с жизнью и бытом черкесов. Белл составлял карты и словари, Лонгуорт писал репортажи – в том числе о тренировках черкесских воинов, которые «мы с мистером Беллом скуки ради устраиваем», и о боевых действиях «ирокезов Кавказа», не поучаствовать в которых – естественно, нахлобучив папаху, – было просто невозможно.
Бои, правда, к сожалению друзей, протекали неудачно. «Раньше, – сетовал Лонгуорт, – сама природа помогала храбрецам, но русские хитры и коварны, они научились биться в горах. Теперь самые лучшие и самые смелые наши воины все чаще становятся жертвами своей собственной безрассудности». Красной нитью через репортажи шла простая и ясная мысль: не прислать горцам оружие будет мало того что свинством, но и – рано или поздно – открытием врагу дверей в Индию. «Они молят короля, они молят всю старую добрую Англию, страну свободы, – комментировала редакция Times, – дать им пушки и умелых артиллеристов. Если мы сделаем этот правильный шаг, все будет решено, медведи не смогут держать строй и отважные highlanders легко проучат негодяев». Держать оборону против этого вала негодования, к тому же еще и поддерживаемого королем, Пальмерстону было все сложнее. В конечном итоге состоялось специальное заседание кабинета, на котором министр сообщил коллегам, что: (а) пресса у нас, конечно, свободна, но Черкесия, официально уступленная турками России, все-таки России принадлежит; (б) порт Суджук-Кале тоже принадлежит России в любом случае; (в) все это, конечно, ничего не значит, но дальнейшее развитие ситуации будет означать войну, которой Россия, – God dammit! – демонстративно не боится, а лично он считает крайне нежелательной. В связи с чем, если будет принято решение воевать, готов подать в отставку, а если нет, требует урезонить сорвавшегося с катушек первого секретаря посольства в Стамбуле, которого ему, между прочим, навязали. После выступления первого лорда Адмиралтейства, заявившего, что к войне с Россией в данный момент Англия не готова, большинство приняло ультиматум Пальмерстона. «Особое удовлетворение, – указывает Оскар Мерри, – получил министр, выслушав заявление представительства Географического общества, поставившего кабинет в известность о том, что деятельность мистера Уркварта руководством общества одобрена и не должна считаться наказуемой, но в создавшейся ситуации общество не настаивает на дальнейшем пребывании мистера Уркварта в штате министерства иностранных дел».
Разные судьбы
Дальше все скучно. Приказ вернуться в Лондон первый секретарь посольства в Стамбуле получил недели через три, а еще через полтора месяца, вернувшись на Остров, где король-единомышленник, умерший, пока Дэвид преодолевал моря, уже ничем не мог помочь, был уволен с формулировкой (министр отыгрался за свои переживания!) «за создание конфронтации с союзником». После чего объявил лорду, по его глубокому убеждению, «продавшему интересы Англии за кремлевское золото», вендетту. Однако не преуспел. Занялся политикой, с 1847 по 1852 год заседал в парламенте, продолжая везде, где только можно, кусать и атаковать ненавистного Пальмерстона. В период Крымской войны требовал от правительства «ни в коем случае не опускать меча, пока медведи не отдадут Крым, губернии Кавказа, Финляндию и немецкие земли на балтийском берегу». В рамках борьбы за это создал сеть «общественных комитетов иностранных дел», а в 1855 году начал издавать журнал «Свободная пресса», посвященный пропаганде борьбы за «изгнание России восточнее Уральских гор». Забавно, что внештатным сотрудником редакции с первых же дней стал близкий приятель владельца Александр Герцен, а одним из первых и самых активных подписчиков некто Карл Маркс, эмигрант из Германии. Что касается оставшихся в горах купца и журналиста, то они, потеряв координатора, ушли в свободный полет. Узнав из слухов и писем об отъезде «Дауд Бея», какое-то время работали по собственному разумению, затем выбрались в Турцию. Уплыли в Лондон, где оба опубликовали в прессе подробные отчеты о своих приключениях, оба включились в борьбу Географического общества с Пальмерстоном и, конечно, вошли в руководство «Комитета помощи Черкесии», созданного Урквартом и наладившего стабильные поставки оружия в далекие горы.
К слову, как указал Джон Беддли в ставшем классическим труде «Завоевание Кавказа русскими» (1908), «именно с этой помощью в немалой степени связаны столь длительные успехи горцев в борьбе». Позже, однако, мистер Лонгуорт, внезапно остыв к проблемам Кавказа, «движимый интересом к культуре сикхов, переехал в Индию, много путешествовал по Пенджабу, сдружился с некоторыми сардарами и пропал без вести незадолго до первой сикхской войны». Мистер же Белл так и остался в Лондоне. В дальние страны уже не ездил, зато (все же полуполяк) увлекся идеей освобождения Ойчизны, быстро «сделавшись своим среди польских эмигрантов нового поколения». Выдал дочь замуж за Густава фон Темпски, одного из ведущих британских разведчиков, почетного члена Географического общеста, тоже, естественно, поляка-эмигранта. Естественно, общался с Герценом. James Stanislas Bell, merchant, значится на девятой позиции в списке спонсоров-учредителей «Комитета помощи Польше », а также в сохранившемся перечне лекторов «политических школ» для польской молодежи, приезжающей на Остров с континента. Правда, дожить до Январского (1863 года) мятежа Джеймсу Станиславу не довелось.