Россия против Запада. 1000-летняя война
Шрифт:
Грех смеяться над такими вещами, но накануне бегства сей герой «чуда на Висле» еще и издал циркуляр, фактически упразднивший польскую армию как единое целое. После чего, между прочим, французы, двинувшие все же войска (без англичан!) на Германию и даже занявшие ряд районов Саара, вновь ушли за «линию Мажино». А 10 сентября, после нескольких дней «брестского сидения», когда Варшава, большинство крепостей и немало полевых подразделений еще сражались и не думали сдаваться, польское правительство во главе с Верховным, потерявшим связь с войсками и дипломатами, вновь бежало – на сей раз в Коломыю, откуда на рассвете 17 сентября эвакуировалось в Румынию. Формально именно эта дата считается днем падения «версальской» Польши, но, думаю, правы авторы, датирующие крах ее как государства 5 сентября. Однако в данном случае вот что важно отметить и подчеркнуть. Польская армия, даже утратив единое руководство, сражалась. И сражалась так упорно, что уже в первые, более чем удачные дни ОКВХ встревожился, а Риббентроп, по поручению Гитлера, 3 сентября намекнул Москве, что, дескать, самое время начинать. Ответ был краток: считаем, что преждевременно. Аналогичный ответ следует и на нервный запрос «Когда же?!», сделанный 10 сентября и подкрепленный угрозой приостановить наступление и заключить мир с Польшей. Больше того, Молотов обращается к польскому послу Гжибовскому с просьбой связать его с Рыдз-Смиглы. Как бы ни трактовать мотивы кремлевской медлительности, Москва явно выжидает. Дает Польше шанс. Вовсе не собираясь (еще один излюбленный тезис профессиональных демократов) «бить в спину». И лишь 17 сентября, когда немецкие отряды действуют уже в глубине «советской» зоны влияния, после известия о переходе польского правительства
Спустя две недели выступая по радио, Уинстон Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, отметит: «То, что русские армии должны были встать на этой линии, было совершенно необходимо для безопасности России против нацистской угрозы. Как бы то ни было, эта линия существует, и создан Восточный фронт, который нацистская Германия не осмелится атаковать. Когда господин Риббентроп на прошлой неделе был вызван в Москву, ему пришлось узнать и принять тот факт, что осуществление нацистских планов по отношению к прибалтийским странам и Украине должно быть окончательно остановлено». А всего лишь за день до этого, 31 октября, Молотов, подводя итоги операции, заявил: «Оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем – Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Хлесткая фраза эта по сей день поминается как яркий пример изощренного кремлевского цинизма. Увы, профессиональным демократам невдомек, что «молотовский цинизм» всего лишь намек, вполне понятный слушателям, – перефраз знаменитой некогда «фрашки» Пилсудского насчет «искусственно и уродливо созданной Чехословацкой республики». Что ни говори, а Вячеславу Михайловичу трудно отказать в чувстве юмора…
Глава XVIII. Так сказать, даки
Как-то незаметно, коснувшись Польши и ее обид, из XIX века мы прыгнули в век минувший. Что не предполагалось изначально, но, коль скоро уж случилось, стало быть, не зря. Поскольку, коснувшись «пакта Риббентропа-Молотова», вполне логично закольцевать сюжет, осветив и вопрос об – как любят говорить нынче политики в Кишиневе – «ограблении Румынии». То бишь о возвращении в состав СССР – вслед за Западом Украины и Белоруссии – милого города Кишинев с окрестностями.
Цыганы шумною толпой
Для тех, кто не в курсе. Бессарабская губерния, небольшой, пестро заселенный (молдаване, русские, включая будущих украинцев, евреи, немцы, гагаузы) треугольник, включающий в себя междуречье Прута и Днестра. А также Буджак – клочок земли в устье Дуная, доставшийся России по итогам двух войн с Турцией. В Империи считалась одним из самых бедных, отсталых и дотационных регионов. Однако, известное дело, и пейзанки чувствительно любить умеют, под сению дерев пляша. К началу XX века какая-то своя интеллигенция имелась и там. Так что вскоре после отречения государя в Кишиневе, как и на других национальных окраинах, началась бурная политическая жизнь, многократно усилившаяся после событий 24–25 октября. Советы, до тех пор – сравнительно с другими местностями – относительно тихие, воспрянули духом, признали случившееся с огромным воодушевлением и заявили претензии на власть в крае. С чем, разумеется, не могли смириться политически осмысленные интеллигенты. 21 ноября (4 декабря) 1917 года на «военно-молдавском» съезде (что бы ни значило это странное название) представители местных ячеек общероссийских партий сформировали «высший краевой орган власти» – Сфатул Цэрий (Совет Земли), нечто вроде временного парламента. Сей орган первым делом объявил о создании «автономной демократической республики в составе России», после краткой дискуссии назвав ее не «Бессарабской», как предлагалось, но аж «Молдавской». Согласно официальному объяснению, «из уважения к численно преобладающему народу». И быстро получили от Петросовета и Совета Народных Комиссаров, во главе с Ульяновым-Лениным, признание новой автономии, после чего 7 декабря Сфатул Цэрий сформировал Совет Генеральных Директоров, назначил уездных комиссаров, заявил о формирования армии. Однако реальных сил у этой говорильни не было, а Советы, уже имеющие Красную Гвардию и приступившие к разделу «боярских» усадеб между крестьянами, хотя и не проявляли враждебности, но на все попытки Сфатул Цэрий проявлять инициативу отвечали в стиле «А ты кто такой?». Аккерманский уезд вообще предпочел, заявив, что «молдаванам доверия нет», уйти под власть возникшей тогда же Одесской Советской Республики, созданной « Румчеродом» (рабоче-солдатским комитетом под руководством большевиков).
Край решал свои вопросы, не слишком оглядываясь на Кишинев. Каждое местечко и каждое село объявляли себя частью того, чего левая пятка желала: кто-то поднимал над управой триколоры Российской Республики, кто-то биколоры Центральной Рады, кто-то красные флаги Советской России или Одесской Республики. Кое-какие села и вовсе провозгласили суверенитет. Красота ситуации усугублялась еще и тем, что под знамена «автономной Украины» ушла и значительная часть русских войск, сражавшихся на Румынском фронте, а ныне получившая указание занять Жемчужину у Моря. Так что на территории Бессарабии, помимо прочего, началась еще и одесско-украинская война, протекавшая с переменным успехом, но все же с преимуществом сил «вольного города». Обиженные на жизнь и совершенно не понимающие, что делать, лидеры Сфатул Цэрий (в основном национал-демократы, хотя и республиканцы, однако неровно дышащие к пусть королевской, но Румынии) втайне запросили Яссы (Бухарест был занят немцами) о введении в МДР войск Его Величества. Однако инфа просочилась в прессу, и население, совершенно не желавшее уходить под Румынию, о порядках в которой было хорошо осведомлено, начало немножко свергать «национальное правительство», немедленно впавшее в истерику и сообщившее в Яссы, что готово принять помощь на любых условиях. После чего уже безо всяких переговоров 7 декабря 1917 года под предлогом закупки продовольствия два полка румынской армии пересекли Прут и заняли обширный плацдарм на левом берегу, однако на Кишинев двинуться не смогли, поскольку дорогу им закрыли несколько сотен добровольцев, а румыны есть румыны. Зато начали активно зачищать села, не желавшие присягать королю Каролю. 21 декабря влиятельнейшая газета региона, «Бессарабская жизнь», опубликовала репортажи с мест, сообщив, что «села Погэнешть, Сарата Рэзешть и Войнешть окружены румынскими армиями, которые стреляют по населению и колют штыками людей». Сразу после этого по всей территории МДР начались демонстрации очень активного протеста. «Молдавское население, – отмечал лояльный к властям «Вестникъ», и в особенности солдаты-молдаване возбуждены и разгневаны тем, что идут румыны, чтобы отобрать у них землю, добытую в результате революции, и свободу».
Новые центурионы
28 декабря в Кишиневе, через улицу от Сфатул Цэрий, появился «фронтовой отдел Румчерода», объявивший, что Одесская Республика не позволит «румынским боярам поработить дружественную Бессарабию», в ответ на что не на шутку перепуганный явной перспективой потерять власть Сфатул Цэрий большинством голосов постановил «просить Его Величество милостиво оказать помощь Республике для охраны складов, железных дорог и заключения иностранного займа» – и через три дня, 2 января 1918 года, две румынские дивизии, откликаясь на «призыв законных властей», перешли границу, сломили сопротивление постов милиции и заняли города Болград, Кагул, Леово и Унгены, а также несколько сел, где милиции не было вообще. Однако при попытке войти в Кишинев авангард королевских войск был остановлен частями одесской армии, поддержанной молдавскими частями, отказавшимися подчиняться Сфатул Цэрий, и без единого выстрела разоружен, а пленные под конвоем отправились в Одессу. Однако силы все-таки были неравны. Румынский Генштаб ввел в дело еще одну дивизию, и 13 января, после четырех дней жестоких боев одесско-молдавские части покинули столицу, отступив в Болград. 15 января Сфатул Цэрий организовал пышное чествование «спасителя свободы» генерала Емиле Броштяну и опубликовал воззвание с призывом встретить «румынских братьев, как друзей и самых надежных защитников». Со своей
Легионы идут за Данастр
О дальнейшем подробно рассказывать сложно. Смешалось все. В общий бардак внесли лепту австро-венгры, явочным порядком занявшие север теперь уже независимой МДР, и немцы, неторопливо продвигавшиеся на Одессу. От этих страшных людей храбрые королевские войска, невзирая на обязательства перед Антантой, шарахались, как черт от ладана, зато, имея десятикратный перевес в силах, вовсю компенсировались на юге, занимая города и села, – правда, не раньше, чем противник, растратив небогатый резерв боеприпасов, отступал. Контроль, впрочем, распространялся не дальше околиц. Румыны злились, срывали обиду на пленных и мирном населении. Так, 7 февраля, сломав силами трех дивизий – при поддержке тяжелой артиллерии – оборону Бендер, защищаемых 2000 одесских солдат и плохо вооруженных молдаван-ополченцев, торжествующие победители согнали к зданию паровозного депо около трех тысяч человек обоих полов, велели снять верхнюю одежду и целый день продержали на морозе, время от времени поливая водой. После чего по жребию расстреляли около пятисот, а остальных, выпоров шомполами, отпустили. Неудивительно, что в такой ситуации население, даже национально крайне сознательное, не говоря уж о нормальных молдаванах, а тем паче всего спектра этнических меньшинств, резко меняло ориентацию. Если ранее, по крайней мере официально, считалось, что королевские войска оказывают «вооруженным силам МДР» помощь в «восстановлении порядка», то теперь «вооруженные силы» фактически перестали существовать. Их личный состав целыми ротами переходил на сторону «фронтового отдела», который успешно формировал новую армию в Белгороде-Днестровском, параллельно поколачивая время от времени пытающихся чего-то хотеть сторонников Центральной Рады. Так что, когда румынская армия, более или менее подмяв под себя Междуречье, попыталась форсировать Днестр, «фронтовой отдел» шустро развернул оборону. А когда Муравьев невероятно быстро, всего за сутки, перебросил к Днестру 3000 своих бойцов и солдат Тираспольского отряда Особой Одесской армии, румыны, получив несколько ощутимых пендюлей, предложили перемирие.
Муравьев не хотел. Он бомбардировал Одессу, Харьков и Москву телеграммами, доказывая, что нужды в передышке нет, поскольку его и союзников сил вполне достаточно для перенесения военных действий на территорию МДР и Румынии «для начала с них свершения мировой революции». Но большевиков в этот момент больше волновала ситуация на Западном фронте, связываться еще и с Антантой у них не было ни сил, ни желания, так что 8 марта на высшем уровне (с румынской стороны – министром иностранных дел) был подписан «Протокол ликвидации русско-румынского конфликта». Согласно политическим («военно-практические» не в счет) пунктам, румыны, признав Бессарабию «территорией России», обязались «немедленно передать функции обеспечения порядка местной милиции» и «в течение двух месяцев покинуть занятые территории». Россия, со своей стороны, взяла на себя обязательство «решить путем переговоров с властями МДР, УНР и ОСР все спорные территориальные вопросы», а также «оказать максимальную помощь Королевству в случае угрозы ему со стороны Центральных держав». Гарантами и арбитрами на случай возникновения споров были (с их согласия) определены США, Великобритания и Франция. И все бы хорошо, но румыны – повторю еще раз – есть румыны. Через полтора дня после подписания «Протокола», когда войска Муравьева, срочно двинувшиеся решать новые проблемы, были уже далеко, королевские войска безо всяких предупреждений заняли Белгород-Днестровский, без особого труда сломив сопротивление немногочисленных, никак подобного зигзага столь скоро не ожидавших отрядов Особой Одесской армии. Война возобновилась, но к концу марта королевская армия все-таки прекратила огонь – по требованию немцев; те шли на Одессу и, желая делать это в спокойной обстановке, пообещали румын не трогать, если те будут хорошими и послушными.
Мозг нации
Пока гремели пушки, политики тихушничали. В марте 1918 года газеты опубликовали «Проект Конституции МДР», подготовленный группой кишиневских адвокатов. По европейским меркам, кстати, совсем неплохой, однако забавный в связи с тем, что «независимым и неделимым государством, чья территория не может быть отчуждена», объявляло себя нечто, ни единого квадратного метра этой самой территории не контролирующее. К тому же реакция румынского командования на факт появления «Проекта» была крайне неодобрительной, руководству Сфатул Цэрий – правда, в мягкой форме – напомнили даже о печальной судьбе пятерки их «антирумынски настроенных» коллег, после чего руководители суверенной МДР начали челночить в Яссы на предмет «Чего изволите?». Заставив ходоков помучиться пару недель в ожидании, Его Величество и его кабинет изволили наконец пожелать, чтобы там, в Кишиневе, не маялись дурью с рефрендумами, а присоединялись к королевству решением Сфатул Цэрий – хрен с вами – на правах автономии. И 27 марта 1918 года состоялось заседание, впоследствии названное «великим». На голосование было поставлено предложение о «воссоединении Бессарабии с Румынией». Чтобы лучше думалось, здание «парламента» было окружено солдатиками при пулеметах и орудиях, а на самом голосовании присутствовали представители румынского командования с группой очень вооруженной поддержки. Тем не менее легко не было. Лидеры немецкой, русской, болгарской и гагаузской общин заявили, что голосование вместо референдума противоречит закону, к ним присоединились молдавские «земледельцы» и республиканцы. Их, однако, никто не слушал. Дюжину самых буйных солдаты вывели из зала (правда, не расстреляли, но об этом коллеги узнали позже), и, по требованию румынского генерала, провели открытое поименное голосование. После чего решение было принято 86 голосами против 3 совершенно отмороженных смельчаков при 36 воздержавшихся.
Правда, население, оповещенное о такой радости, на следующий же день начало реагировать неправильно – истериками, забастовками, демонстрациями, а кое-где даже взрывами складов и партизанскими вылазками, но румыны есть румыны, демонстрации они разгоняли вполне успешно, целых по л го да не утруждая себя созывом Сфатул Цэрий. Аж до ноября. В ноябре же, накануне открытия мирной конференции в Париже, где Антанта и ее союзники планировали расставить все точки над всеми «ё», хорошо отдохнувшим депутатам велели собраться на срочную сессию, открывая которую генерал Войтяну, генеральный комиссар Бессарабии, предложил собравшимся попросить Его Величество соизволить принять Бессарабию в безоговорочное подданство. Без всяких глупых оговорок насчет автономии. Что в ночь с 25 на 26 ноября и было сделано. Правда, с обеденного перерыва в зал заседаний вернулись всего 51 депутат из 125, но ведь из вернувшихся «за» проголосовало аж 45, а это, каждый подтвердит, абсолютное большинство. На протесты и меморандумы остальных, глупо требовавших признать судьбоносное решение недействительным на том основании, что в зале, видите ли, не было какого-то кворума, Париж отреагировал сперва холодным молчанием, а затем и намеком на то, что status quo Европа, видимо, признает (несколько позже, осенью 1920 года, так и случилось). Зато из Бухареста напомнили, что статью насчет 25 лет каторжных работ за «антирумынизм» из УК Королевства Румынии никто не вычеркивал. Намек был понят правильно, и когда 10 декабря король Фердинанд издал указ о роспуске Сфатул Цэрий, никто даже не пискнул. Тем более что, согласно тому же указу, приличное поведение вознаграждалось креслом в парламенте Румынии. Однако кроме «национальной элиты» на территории уже бывшей МДР имелось также и население…