Россия распятая (Книга 1)

Глазунов Илья

– Я католик, вера в Бога дала мне силы вынести этот ад, который не мог бы описать даже Данте, - рассказывал он.
– Я помню каждую минуту, проведенную в этом аду. Сколько людей погибало у мени на глазах, - О! Я многому научился от тех, кого безжалостно уничтожали. Думаю, не просто будет найти огромные ямы и рвы, где, как собаки, закопаны лучшие люди России. Хотя в лагерях сидели не только русские, это был действительно "Интернационал" тотального уничтожения. Я старался лечить, внушать людям веру, когда верить нам, казалось, было не во что. Повторяю, это были лагеря смерти....

С Казимиром Марковичем меня познакомил мой неизменный благодетель Сергей Владимирович Михалков. Однажды он сказал: "Все знают, что я заика. И ты, Илюша, когда нервничаешь, начинаешь заикаться. Появился врач, человек, говорят, гениальный.

Ему около семидесяти лет, он излечивает от заикания, от депрессий. Слышал, что даже одного члена правительства вылечил от такой болезни, когда люди мочатся под себя. Статьи о нем в нашей, прессе восторженные. Писатель Львов о нем просто как о мессии пишет. А это серьезный человек. Так вот, тот человек утверждает, что может наладить контакты с космонавтами с земли, не прибегая к обычным формам связи. И, между прочим, у него есть благодарность от харьковской милиции - а он живет в Харькове - за то, что нашел без вести пропавшего мальчика. Поедем-ка к нему на сеанс, из десяти человек восемь он вылечивает".

Промозглой, серой и слякотной зимой мы приехали в Харьков. Огромная толпа народа ждала в неказистой, довольно неухоженной больнице железнодорожного управления. Здесь были люди разных возрастов, социального положения и достатка. Но всех их обьединяло одно: горе и вера в то, что Дубровский поможет им. Лечебные сеансы проводились в зале. Дубровский говорил, что заполненный публикой зал своей энергией помогает ему. Большинство людей заряжены положительной энергией, а скептики и неверующие - отрицательной. Но энергия едина, и дело врача направить ее на добро.

Насколько мне помнится, он не брал денег с больных и говорил, что если бы он прожил еще сто лет, то каждый день должен был бы принимать по двести человек - столько было желающих получить его помощь.

Итак, в небольшом зале, из окна которого были видны крыши и унылые коробки зданий нового Харькова, на стульях, а то и на полу сидели набившиеся в зал больные и их родственники.

Сегодня Казимир Маркович проводил два сеанса: один - от заикания, другой от курения. Десять человек от двенадцати до семидесяти лет, страдающих заиканием, выстроились вдоль серой больннчной стены, словно перед расстрелом. Воцарилась тишина. Казимир Маркович начал: "Сейчас я хочу только спросить каждого из вас, как ваше имя, отчество, фамилия и сколько вам лет. Начнем с вас, - показал он на средних лет мужчину, с надеждой смотрящего на него. Итак, скажите ваше имя, отчество и фамилию".

На лице пациента, вдруг потерявшего веру и надежду, появилась маска клинического равнодушия и отчаяния. Мучительно глядя в пол, он начал: "Ни-ни-ни-к-к-к-олай." Больной словно захлебнулся и замолчал. "Пока вам тяжело говорить", - подтвердил Дубровский. "А ну, пожалуйста, Вы, - обратился он к стоявшей рядом в шеренге девочке. Она вздрогнула, как птичка, и, глядя большими серыми глазами в лицо целителя, жалобно, словно пританцовывая, нараспев пропела, содрогаясь от внутренней конвульсии: "М-м-ма-а-а-а-рин-на". На таком уровне оказались все; один человек, сделав попытку заговорить, смог только пошевелить губами и отказался от нее, ощущая всю ее безнадежность. Воцарилась злоовещая тишина. Михалков шепнул мне: "Д-д-да мы по сравнению с н-н-н-ними говорим как Демосфены. Стыдно уєн-н-него в-в-в-время отнимать." Я не мог удержаться от ответа: "Не забывайте, Сергей Владимирович, что Демосфен, который, кстати, был славянского происхождения, поначалу тоже заикался и имел при этом слабый тлос. Недаром он, набирая в рот морскую гальку, произносил речи, стараясь такими упражнениями преодолеть свой дефект. И как заика заике, ибо сам после блокады вынужден был на уроках отвечать письменно, напомню вам такой случай. Демосфен одному робкому оратору, боящемуся говорить перед толпой, задал вопрос: "А скажи, друг, побоялся бы ты говорить перед ремесленником, расписывающим вазы?" "Конечно нет!" - ответил оратор. Демосфен допытывался: "А ты побоишься говорить с философом, солдатом, женщиной, моряком?" "Конечно нет, - повторил ответ застенчивый оратор своему учителю. "Так почему же ты боишься говорить с ними, когда они собраны все вместе, а это и есть толпа?!" - удивился Демосфен.

"Ну насчет того, что он славянин, - это все твои с-с-славянофильские штучки", - начал было возражать Михалков... К нам наклонился ассистент Дубровского и попросил: "Не разговаривайте,

пожалуйста". Мы сидели на стульях в трех метрах от Казимира Марковича. В гробовой тишине он возвысил свой уверенный, исполненный внутренней силы голос: "Через несколько минут, дорогие друзья, вы все начнете говорить. Вы сможете обьясняться в любви, спокойно общаться с продавцами магазинов, читать стихи, и кто-то из нас, - смягчился его голос от внутренней улыбки, - даже сможет работать диктором на радио. Я снимаю с вас страх произнесения первого слова. Я сейчас горю, как свеча, зажженная с двух концов, - мне помогает энергия зала. Думайте про себя: "Мы можем! Мы можем говорить, потому что хотим этого". Я сейчас подойду к каждому из вас и дотронусь до того места лба, где, как полагали древние, заключен третий глаз человека. Наши далекие предки - арии - ввели в Индии обычай отмечать это место у женщин красным кружочком наєлбу". Дубровскийи, как полководец перед битвой, подошел к каждому из шеренги жаждущих исцеления и коснулся пальцем точки над переносицей. "Что вы опустили взгляд? Смотрите мне в глаза!" - потребовал он у одного. Отойдя от них, Дубровский продолжал: "Когда вы через три минуты заговорите, следуйте только одному правилу: спокойно наберите воздух и постараитесь, как певцы, сосредоточить внимание на гласных. Например: те-е-е-пло, лю-юю-бовь... Ну, а теперь, - вонзил он взгляд в лица людей из шеренги, - кто первый хочет сказать? Но не надо пока говорить, а только поднимите руку".

Подняли руки маленькая девочка и седой человек в военной гимнастерке, на которой были колодки орденов и медалей.

"Ну, давай начнем с тебя, - сказал Казимир Маркович девочке.
– Не спеши, скажи мне, как тебя зовут и в каком классе ты учишься?"

Зал онемел в ожидании чуда, веря в него и не веря. "Смотри мне в глаза и отвечай", - властно сказал Дубровский. И произошло чудо: нежным и сильным голосом девочка спокойно сказала, восторженно глядя в глаза Казимиру Марковичу:"Я - Марина Сидорчук, ученица третьего класса."

Зал ахнул, и почти у всех нас выступили слезы на глазах. Единственный, кто остался невозмутим, - это Казимир Маркович. Как бы не чувствуя великого момента обретения речи, - спросил: "Прочти нам стихотворение Пушкина, которое ты знаешь". Она начала: "Мороз и солнце, день чудесный...", и вдруг, опустив глаза, запнулась. Лицо ее приняло на какой-то момент выражение неверия и муки. "Ты стала новой!
– строго сказал Дубровский.
– Не вспоминай того, что было. Пой гласные". Девочка подняла глаза, и мы услышали: "Мороз и солнце, день чудесный. Еще ты дремлешь, друг прелестный. Пора, красавица, проснись..."

"Хватит, - заключил он.
– Кто следующий?" Плачущие родители прижимали к сердцу свою девочку. Заговорили и все остальные...

* * *

...Дубровский сидел дома ничуть не усталый и ел шоколад. Подняв на меня взгляд, сказал:

– Надо есть шоколад, в нем много энергии.

– Казик не обедает никогда, а ест шоколад, - заметила его жена.

– Казимир Маркович, а что это у вас за стеклянный шар на столе? полюбопытствовал я.

– Это предмет моей духовной гимнастики. Я каждое утро смотрю на этот шар. Если человек живет и действует во имя высшего начала любви к людям, он все может и побеждает. Бойтесь шарлатанов и черной магии. Бойтесь сатанизма во всех его проявлениях. Вы читали "Протоколы сионских мудрецов"?

– Читал, - лаконично ответил я на его вопрос. Он помолчал...

Над столом у него висела благодарственная грамота от харьковской милиции.

– Расскажите об этом, - попросил я.

– Дорогой Илюша - в двух словах. Вы прекрасно знаете, - он показал на телевизор, - что ни он, ни радио, ни магнитофон не будут работать, если их не включить в сеть - в источник энергии. Я тоже отдаю энергию. Я "включаю в свою сеть" человека, который, может быть, и ничем не примечателен, но душевная организация которого, после подключения к моей энергии, напоминает этот телевизор. Некоторые называют таких людей медиумами. Ясновидение - это другое. Я говорю о человеке, который, будучи включенным в меня, становится ясновидящим. Я чувстую, кто может быть для меня таким экраном. И вот, когда в Харькове пропал четырнадцатилетний мальчик, безутешная мать обратилась в милицию с просьбой о розыске сына. Но все поиски были безрезультатными. Тогда обратились ко мне. Кстати, Илюша, вы слышали что-нибудь о Гурджиеве?