Россия распятая

Волошин Максимилиан Александрович

Австрия распалась безвозвратно, а если у нас есть надежда на то, что самостийность русских окраин будет преодолена, то потому только, что перед Европой встает на Дальнем Востоке древней исторической угрозой призрак монгольской опасности, который потребует новой имперской спайки племен, населяющих Великую русскую равнину и Сибирь.

На этом основывается наше предположение, что Россия будет единой и останется монархической, несмотря на теперешнюю «социалистическую революцию». Им ничто, по существу, не мешает ужиться вместе.

Социализм тщетно ищет точки опоры, чтобы перевернуть современный мир. Теоретически он ее хотел найти во всеобщей забастовке и в неугасимой революции. Но и то, и другое не скала, а трясина, и то, и другое — анархия, а социализм сгущенно государственен по своему существу. Он неизбежной логикой вещей будет приведен

к тому, что станет искать ее в диктатуре, а после в цезаризме. Более смелые теоретики социализма поняли уже это. Так, Жорж Сорель, автор «Essais sur la Violence», [20] продвинувшись еще левее синдикалистов, стал роялистом. Монархия с социальной программой отнюдь не есть абсурд. Это политика Цезаря и Наполеона III. Прудон, [21] поддерживая последнего в первые годы империи, был логичен, как всегда. Все очень широкие демократические движения, ведущиеся в имперском и мировом масштабе, неизбежно ведут к цезаризму. Для русского же самодержавия, только временно забывшего революционные традиции Петра, отнюдь не будет неприемлема самая крайняя социалистическая программа. Я думаю, что тяжелая и кровавая судьба России на путях к Граду Невидимому проведет ее еще и сквозь социал-монархизм, который и станет ключом свода, возводимого теперешней гражданской войной.

20

Сорель Жорж (1847–1922) — французский социальный философ, автор работы «Размышления о насилии» (фр.).

21

Прудон Пьер Жозеф (1809–1865) — французский публицист и философ; теоретик анархизма.

Эти пути представляются мне неизбежными для России северной, простирающейся от Петербурга до Байкала. Но я далеко не уверен, что южная Россия последует за нею, ибо предвижу возможное разделение их путей.

Мирная конференция мелко искромсала всю среднюю Европу на небольшие национальные государства вопреки исторической логике и законам экономического сцепления. Этим она, конечно, только подготовила материал для будущих имперских образований и размельчила пищу для грядущего завоевателя царств.

Славянским государством, образовавшимся на развалинах Австрийской и Русской империй, рано или поздно придется соединиться под угрозой германской опасности. Мне представляется возможным образование Славии — славянской южной империи, в которую, вероятно, будут втянуты и балканские государства, и области южной России.

Славию я предполагаю республиканской и федеративной, по крайней мере вначале, так как отдельным государствам будет легче объединиться на этой почве. Славия будет тяготеть к Константинополю и проливам и стремиться занять место Византийской империи.

Невольно напрашивается аналогия между средневековой Германской Священной Римской империей и этой будущей славянской восточно-византийской федерацией.

Византия — это пол Европы. Славянство может родиться только через проливы. Эту мысль я пытался развить в стихотворении «Европа».

Европа

В.Л. Рюминой

Держа в руке живой и влажный шар,Клубящийся и дышаший, как пар,Лоснящийся здесь зеленью, там костью,Струящийся, как жидкий хрисолит,Он говорил, указывая тростью: Пойми земли меняющийся вид:Материков живые сочетанья,Их органы, их формы, их названьяВодами Океана рождены.И вот она — подобная кораллу,Приросшая к Кавказу и к Уралу,Земля морей и полуостровов, —Здесь вздутая, там сдавленная узко,В парче лесов и в панцире хребтов,Жемчужница огромного моллюска,Атлантикой

рожденная из пен —Опаснейшая из морских сирен.Страстей ее горючие сплетеньяМерцают звездами на токах вод —Извилистых и сложных, как растенья.Она водами дышит и живет.Ее провидели в лучистой сфереБлудницею, сидящею на звере,На водах многих с чашею в руке,И девушкой, лежащей на быке. Полярным льдам уста ее открыты.У пояса, среди сапфирных влаг,Как пчельный рой у чресел Афродиты,Раскинул острова Архипелаг.Сюда ведут страстных желаний тропы,Здесь матерние органы Европы,Здесь, жгучие желанья затая, —В глубоких влуминах укрытая стихия,Чувствилище и похотник ея, —Безумила народы Византия.И здесь, как муж, поял ее Ислам:Воль Азии вершитель и предстатель —Сквозь Бычий Ход Мехмет ЗавоевательПроник к ее заветным берегам.И зачала и понесла во чревеРусь — третий Рим — слепой и страстный плод, —Да зачатое в пламени и в гневеСобой восток и запад сопряжет! Но, роковым охвачен нетерпеньем,Всё исказил неистовый Хирург,Что кесаревым вылущил сеченьемНезрелый плод Славянства — Петербург.Пойми великое предназначеньеСлавянством затаенного огня:В нем брезжит солнце завтрашнего дня,И крест его — всемирное служенье.Двойным путем ведет его судьба —Она и в имени его — двуглава:Пусть sclavus — раб, но Славия естьСЛАВА:Победный нимб над головой раба! В тисках войны сейчас еще томитсяВсё, что живет, и всё, что будет жить:Как солнца бег нельзя предотвратить —Зачатое не может не родиться.В крушеньях царств, в самосожженьях злаДуша народов ширилась и крепла:России нет — она себя сожгла,Но Славия воссветится из пепла!

Несмотря на мои заявления об аполитичности моих стихотворений и моего подхода к современности, я не сомневаюсь, что у моих слушателей возникнет любопытствующий вопрос: «А все-таки… А все-таки чего же хочется самому поэту: социализма, монархии, республики?» И я уверен, что люди добровольческой ориентации уже решили в душе, что я скрытый большевик, так как говорю о государственном строительстве в Советской России и предполагаю ее завоевательные успехи, а люди, социалистически настроенные, — что я монархист, так как предсказываю возвращение России к самодержавию. Но я действительно ни то, ни другое. Даже не социал-монархист, которых я предсказывал только что.

Мой единственный идеал — это Град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времен. Путь к нему — вся крестная, страстная история человечества.

Я не могу иметь политических идеалов потому, что они всегда стремятся к наивозможному земному благополучию и комфорту. Я же могу желать своему народу только пути правильного и прямого, точно соответствующего его исторической, всечеловеческой миссии. И заранее знаю, что этот путь — путь страдания и мученичества. Что мне до того, будет ли он вести через монархию социалистический строй или через капитализм, — все это только различные виды пламени, проходя через которые перегорает и очищается человеческий дух.