Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис
Шрифт:
Увы, торжество права в социальной среде, разгоряченной насилием, было невозможно.
Казалось, Русская Православная Церковь могла, воспользовавшись своим авторитетом, организовать серьезную оппозицию большевистской власти. Ничего подобного, однако, не произошло.
4 декабря СНК издал декрет «О земельных комитетах», что, по существу, означало национализацию всех церковных земель. 11(24) декабря 1917 г. постановление Наркомпроса о передаче «дела образования и воспитания» всех церковных школ, включая семинарии и академии, в ведение народного комиссариата просвещения, об упразднении в учебных заведениях должностей законоучителей всех исповеданий. Религиозному образованию, а равно и духовному сословию, наносился сокрушительный удар. Декрет 18 декабря о гражданском браке
23 января 1918 г. последовал Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви — то, что Временное правительство собиралось проводить в жизнь постепенно, было осуществлено резко и безапелляционно. Возможно, декрет был поспешным ответом на анафему патриарха от 19 января в адрес «безумцев», «извергов рода человеческого», повинных в «ужасных и зверских избиениях» невинных людей. Формально в этом тексте не говорилось о большевиках, но никто не сомневался, о ком идет речь{3015}.
Декрет лишал церковь прав юридического лица, запрещал владение любым имуществом и денежными средствами, ставил вне закона открытие каких-либо учебных заведений, кроме предназначенных для подготовки священнослужителей, а также преподавание Закона Божьего во всех школах, включая воскресные. Все имущество, включая храмы, отбиралось у церкви и передавалось в безвозмездное арендное пользование мирянам. Прекратили деятельность синодальные типографии{3016}. Одним словом, церковь как институт «сужалась» до масштабов общины.
Поместный Собор оценил декрет отрицательно — его называли даже «бредом сумасшедшего». Получила хождение листовка, в которой говорилось, что провозглашенная большевиками свобода совести — это свобода «для Сатаны и его служителей»{3017}. Так действительно выглядели акции, вроде той, что состоялась в Новониколаевске: большевики явились в церковь, намереваясь арестовать священника, сжечь иконы и конфисковать имущество{3018}. Депутаты Собора, возвратившиеся ко времени выхода декрета с рождественских каникул, с ужасом говорили о всеобщей ненависти и злобе «простецов», убежденных, что «кто уничтожает попов и буржуев, тот делает доброе дело для родины». Особенно усердствовали в «революционной проповеди» солдаты и матросы. Реформаторы добивались иных перемен, теперь же им приходилось констатировать, что «церковь не только приравнивается к обыкновенному мирскому обществу (торгово-промышленному товариществу, кооперативному союзу…), но даже не имеет прав подобного общества… приравнивается к каторжнику»{3019}.
Декреты, действительно, вытесняли церковь из привычной социокультурной ниши, превращали ее (с правовой точки зрения) в совокупность общин, хотя некоторые уступки принципу коллегиальности не разрушали пока привычную систему взаимоотношений в епархиях{3020}. Приходские общины-двадцатки (узаконены декретом 24 августа 1918 г.), региональные объединения прихожан, союзы верующих и лиц духовного звания создавались даже в маленьких городках. Но такая «демократизация» управления встречала сопротивление. Власти, санкционировавшие «свободу», запрещали подобные объединения под предлогом, что они
Насильственный роспуск Учредительного собрания, репрессивные декреты советской власти, осуждение «соборянами» условий Брестского мира («позорный договор»), первые жертвы и узники, закрытие монастырей показали, что возможности диалога церкви и государства исчерпаны{3022}. 8 сентября 1918 г. Поместный Собор прекратил свою работу. Конституция РСФСР 1918 г. лишила приходское и монашествующее духовенство избирательных прав{3023}.
Многомесячный кризис власти, казалось, закончился на III Всероссийском съезде Советов, открывшемся на следующий день после намеренно приуроченных к 13-й годовщине «кровавого воскресения» похорон жертв большевиков. Съезд Советов на сей раз подключил к себе и крестьянских депутатов. Любопытно, что из его делегатов полностью одобрили все декреты Советской власти 83,7%, к Учредительному собранию отнеслись отрицательно 54,9%, причем даже не все большевики одобрили его разгон{3024}. По партийному составу на объединенном съезде оказалось до 60% большевиков с сочувствующими, 25% — левых эсеров. III Всероссийский съезд Советов оказался многочисленным — едва ли не 2 тыс. (с учетом приезжавших стихийно к его закрытию 18 января). Именно здесь новая государственность обрела подобие своего лица — РСФСР, что откровенно рассматривалось как центр добровольного присоединения новых советских республик, вплоть до создания «всемирной» федерации Советов.
3. Большевики, интеллигенция, предприниматели
(В.П. Булдаков, М.К. Шацилло)
Октябрьско-ноябрьские бои в Москве вызвали сильнейшую тревогу среди интеллигенции. Муссировались слухи о страшных разрушениях в Кремле. В знак протеста 2 ноября подал в отставку нарком просвещения А.В. Луначарский, но СНК с этим не согласился. На следующий день нарком выпустил обращение «Берегите народное достояние». Но 4 ноября Московский ВРК заверил, что в результате боев «ни одно здание, имеющее археологическую ценность, не разрушено до основания или хотя бы частью»{3025}. Тем не менее члены Союза деятелей искусств выразили протест против случившегося.
А. Блок со своей поэмой «Двенадцать» отнюдь не стал выразителем позиций интеллигентского большинства. «Христос в “Двенадцати” не к месту… неловко, когда читаешь», — считал А. Ремизов{3026}. Сам он в 1918 г. в «Заповедном слове русскому народу» твердил: «Горе тебе, русский народ! …Необузданный в жадном стяжании, обокравший самого себя, расточитель наследия отцов, ты все промотал русский народ, сам заложился и душу продал….Будешь скитаться ты из рода в род со скорбью своей безысходной… духу не хватит тебе разорвать цепи». Напротив, А. Белый весной 1918 г. сочинил поэму «Христос воскрес» — все зависело от угла зрения на происходящее. Творческие люди пытались уловить в происходящем некий высокий смысл. «…Смертелен закон революции, но эта смерть — для зачатия новой жизни…» — писал, к примеру, Е. Замятин{3027}.
Луначарский приложил немало сил для привлечения представителей старой культуры, планировал создать «Государственную Комиссию по народному просвещению», «Государственный Театральный Совет» и «Комиссию Искусства и Национальных Дворцов». Но, похоже, рвались сотрудничать с наркомом только В.Э. Мейерхольд, В.В. Маяковский и О.М. Брик, причем последний вел себя непоследовательно, иной раз публично «отрекаясь от социализма». Позднее С. Маковский предложил Луначарскому стать посредником между ним и «всеми художниками»{3028}.