Россия в неволе
Шрифт:
И этот груз, именно он, особой значимости – взял и застрял. Между нашей хатой и следующей "людской". В принципе, дорога была всегда надёжной, а тут и наш дорожник – Репа, и в другой хате – Кролян (привет, вислоухий!) – дёргают, дёргают коня. а груз где-то посредине встрял: ходит туда-сюда на метр, не больше, и всё. И дёрнуть посильней страшно: оборвёшь коня, сам будешь отвечать (а то и восстанавливать – если хозяин канители вдруг заартачится и не войдет в положение).
И что-то надо делать. Самое главное – ночь, ничего не видно. Под окнами нашей хаты – скат крыши больнички (прямо над нами, поперёк, хата тубиков, они ещё дадут нам жару в эту ночь), дальше, между нами и ними, с кем у нас дорога по воздуху – медкабинет, на его уровне – конёк крыши, и дальше – скат в другую сторону. Ничего сложного, но груз где-то встрял, то ли ближе к нам, то ли за горбом крыши, ближе к Кроляну, который уже паникует, и орёт по трубе (особый
Амбалик вскочил туда же к решке, к дороге, и в первую очередь кричит Кроляну по трубе: – Эй, вислоухий, только без паники, сейчас что-нибудь придумаем, хали-гали! Как слышишь?
Пришлось затевать целую спасательную операцию. Сначала, с оглушительным для ночного централа треском, отодрали двухметровый кусок плинтуса. То же заставили сделать соседей:
– Эй, Кролян! Трали-вали! Как слышишь? Плинтус рвите, рвите плинтус! Да по хрену на продольного!.. Рви, иначе уши оборвём!..
Потом разбили "мартышку" (зеркало) на крупные куски. Индейцы-Шариковы тоже влились в общее дело: мяли хлеб, делали клейстер из серого чисовского хлеба, просеивая его через простынь, распускали на нитки носки, делали и забивали "пули" для стрельбы из дорожной пушки – чтоб всё было наготове. Вся хата стала единым целым. Мартышку приклеили клейстером к плинтусу, высунули в решку – все равно ничего не видно. Опять дергали, тянули – результат нулевой. За квадратом решки – ни зги, тьма, только далекий сигаретный огонёк на вышке. Придется, деваться некуда, поджечь это тёмное море. Соорудили факел – скатали из газет твёрдые трубочки. Потом где мылом, где клейстером – соорудили двухметровое удилище, а на конце – как большой одуванчик, укрепили несколько таких газетных шипов. Получился большой бумажный цветок, как на демонстрациях. Его-то и подожгли сразу с нескольких концов и выдвинули этот факел наружу – убить темноту, и параллельно выставили – зеркало на плинтусе. Пока наш цветок красиво и опасно горел (если бы нас засекли, даже трудно предположить, что бы было со всей хатой), в зеркало отсматривали – где груз с телефоном, ну где, блин, этот гребаный груз с тэхой…
– Вон, вон! Сосульки натекли, и вон он валяется… В сталактитах! – в нереальном, космическом свете нашего факела были видны обрывки верёвок, контролек – и действительно, между пещерными нагромождениями сталактитов безнадежно торчал наш одинокий КАМАЗ с грузом, за который кому-то отвечать, и довольно серьезно.
На решке выдавили ещё одно окошко, тоже не без шума (Юра-Х…чик упал бы в обморок, увидев такой страшный погром в хате, а так, продольный что-то заподозрил, но сильно ничего не высмотрел, только несколько раз подходил и спрашивал: всё в порядке? – максимум будут рапорта и пара человек уедет в трюм).
Кролян уже даже нервничать и беситься перестал – словились с ним ещё раз, установили ещё одну дорогу. К новому коню привязали кошки (убили пару кипятильников) – но как ни старались, не смогли зацепить оборванный груз. Что ещё только не вытворяли – гоняли коней на вытянутых в решку плинтусах, потом предложили Кроляну отпустить свой конец застрявшего коня и по новой дороге переправить нам:
– Офигительная идея! Офигительная! – радостно орал Кролян на трубе, более всего ему понравившаяся потому, что в таком случае с него – вся ответственность снималась. Дергали и за этот его конец с нашей стороны – ноль. Абсолютный ноль. И стало ясно, что пока не растает лед вокруг груза – ловить нечего. Тогда привязали к новому коню кольцо, и протянули через него кусок старого и по этой дороге стали точно к грузу доставлять мешки с солью – и бомбить вокруг него всё солью (предлагали и кипятком, но пожалели телефон) – последняя надежда, что быстро подтает, и пока никто не заберется на крышу – мы успеем вытянуть груз: вот он – видно, протяни руку (метров четыре-пять) – и забери… Но решка, но неволя, но дурацкая наша жизнь…
Инженерная мысль иссякла. Все устали. Амба завалился спать. Но отдохнуть было не суждено.
Пока шла битва за телефон, по другой дороге, идущей в больничку к тубикам – зашевелились их тубазидные головы…
От них приходит первая бестолковая и наглая малява: "Почему не выходите на цинки? Что за грёбань! Пробейте – проходила ли вчера ночью малява очень серьезного характера на Саню Н."
Репа, и так ошалевший от истории с телефоном – отписывает, что такая мулька не проходила. Все мульки за три дня точкуются – во сколько, откуда и куда идёт почта (во время шмона дорожник за точковку отвечает головой – или кабырься, или глотай…)
Через пять минут – новая маляка, с ещё более наглым приказом: "Срочно разбудить Амбалика. Выяснить, не проходила ли вчера, в ночь с 17-го на 18-е малява на Саню Г. или Гену
Репка осторожно толкает Амбалика за плечо. Тот, как был, так и упал поверх одеяла после неудачной операции с телефоном и ночным фейерверком. Несколько мгновений Амба просто ошалело слушает рассказ про Саню Г. и Гену С. Потом, чуть не убив Репку, поняв в чем дело, восклицает:
– Даже если эта тюрьма будет гореть – меня не будить! – и отворачивается к стенке.
# 12. Белые.
"Белые – смелые, черные – проворные…" Это в детских шахматах. В жизни – сложнее: белые и черные зачастую идут в одну сторону, правда с разными мотивами, звезда белых – с ослепительного венца русской царицы – Богородичная, у черных, хоть и тоже восьмиконечная – но всё же это Роза ветров, роза фарта, везения и бесконечных скитаний по четырём сторонам света.
Белые, в первую очередь не в силу цвета кожи, а по вере, по чистоте действий (на государственном стяге России стоят: черные – народ, опирающиеся на золотое – власть Царя, стоящего на белом – на вере) – новая элита, новая белая кость России – сила, наконец-то проявившая себя в борьбе (не с черными, и не с красными) с той мастью, цвет которой определить довольно непросто. Их масть и вера – поклонение Золотому тельцу, их путеводная звезда – шестиконечная, голубая (характерный для них цвет, возможно – основной). Они красятся под друзей народа, пряча свою барыжную масть, через разные партии и СМИ, расписывая свои благодеяния и акции (брошенные подачки нищему населению на "драку-собаку"), имеющие своих "учителей" и "святых" – от Ротшильдов, обманывавших правительства, до чекистов в кожанках и золотых цепях (переплавленных из украшений замученных девушек-дворянок) и Остапов Бендеров, и Абрамовичей и Дерипасок. Как хамелеоны, то замирая, то продвигаясь вновь к своей конечной цели – беспощадному разгрому России, белой и великой, начавшемуся с убийства Белого Царя – и построению своей пирамиды, своего разрушенного пока храма, на верху которого – место наиболее преуспевших в поклонении Тельцу, место для самых отъявленных, беспринципнейших, жестоковыйных, наглых представителей их клоповника.
Можно было бы определить их по цвету их идола, но сами они отсвечивают от него только хищным блеском глаз. Цвет сих насекомых – скорее тот, во что превращается их неправедное золото – как в детском мультфильме про Серебряное копытце – цвета гнили, глиняных черепков – цвета праха и отходов и голубой плесени на них (и того же мерзкого липкого свойства и запаха).
Они же, обратив в свою поносно-голубую веру верхушки всех централизованных структур в России, от партий до силовых ведомств, правят большим и всё разрастающимся механизмом красных – разумеется, только в своих интересах. Они же в настоящее время разворачивают общество против белых, против возрождения России – всюду насаждая и искусственно подогревая интерес к Третьему Рейху (в центральных магазинах Москвы – целые полки мемуаров и исследований), чтоб тут же развести общий вой и истерику, чтоб непонимающим всюду чудились и свастики, и злые скинхеды, и страшные националисты – в противовес их гуманизму, социальному служению, гладкому интернационализму, толерантности (иногда, правда прорывается удар, рука срабатывает – то по молдаванам с грузинами, то по чеченцам с украинцами, то по белорусам, то по Сербии, то по Ираку…)
Хотя верхушка красных и заражена повально этой погано-блакитной верочкой (крышуя наркотрафик или мелко-средний бизнес, нелегалов или подставные автобусные рейсы – впрочем, и не важно, что им за это позволено иметь на стороне, это мелочь по народным карманам), но многие из низового и среднего состава интуитивно чувствуют, что правда не в их "защите закона", в битье воров, в прослушивании разговоров или провоцировании "контрольных закупок" или "наездов" на честных заемщиков, не хотящих отдавать долги и прибежавших в РУБОП – грабят! – правда за кем-то другим, с действительно чистыми руками и сердцем – за Белой Россией, Россией по-настоящему свободной, родной для своих народов, имеющей особое положение в мире.