Российская Зомбирация
Шрифт:
Мерно качающиеся сосны отбивали панические крики, беспристрастно наблюдая за мертвым побоищем. Сотни буйных гнали безумную толпу к выходу, гнали, наступая ей на пятки. И сложно было отличить заразного от здорового, ибо паника превращает человека в животное, овладевает им, гонит вперед, как от пожара, но гонит на смерть. Толпа, в которую он заключен, затопчет любого, кто встанет у нее на пути.
Мимо торговок, бросивших свой товар, опрокинутых венков и побитых мраморных надгробий, чем в изобилии торговали у главного входа на кладбище, забурчал БТР с коротким носиком пулемета и отрядом мужчин в камуфляже.
Из
– Все люди – на землю! НА ЗЕМЛЮ!
Огненной плетью над головами бегущих людей стегнула пулеметная очередь.
– ЛЮДИ – НА ПОЛ! ЛОЖИСЬ!
Дорога лучом выходила прямо на хрупкий щит из двух десятков мужчин и боевой машины пехоты. Потерявшая сознание толпа сметет единственных своих защитников. Как глуп человек в ужасе! Не понимает, что от буйных ты никогда не сможешь убежать, они уже набрасываются на отстающих. Волин, в простом камуфляже, слепив две брови в одну, пророкотал, зная, что если он не сможет остановить толпу, то толпа навсегда остановит его:
– ЛЕЖАТЬ!
Со второго раза до лавины людей дошло, что от них хотят. Но как тут ляжешь, когда за тобой по пятам бегут окровавленные упыри, желающие разодрать тебя, оторвать члены и мило провести время? Великий это погонщик – страх. Как только не пытались справиться с ними исторические фигуры. Квинтелий Вар, чтобы предотвратить панику, ложился на землю, и солдаты не могли переступить через своего полководца. Ярослав, храбрец и азартный воин, еще не получивший титул Мудрого, первым бросался, прихрамывая, в атаку. Персы выливали воду перед сражением в пустыне, Сун-Цзы советовал завести войско в место смерти, и тогда оно будет стоять насмерть...
На деле, чаще, со страхом борются по-другому.
– Огонь! – скомандовал Волин.
Заговорил крупный пулемет, немедленно изрешетивший ближайший черный Мерседес, нашпиговав свинцом нашпиговавших его людей. Повтор оправдан. Туша БТР-а оделась кудряшками черных пороховых газов. Бойцы ссыпались с брони и, как зеленый горошек, заняли оборонительные позиции.
Как только оружие охрипло, выпив целое ведро горячего июльского воздуха, Еремей Волин, в какой-то откровенно-муссолинской позе: уперев одну руку в бок и широко расставив ноги, подав вперед корпус, проорал в мегафон:
– ЛЮДИ, ЛОЖИТЕСЬ! ЛЕЧЬ!
И толи демонстрация силы, перемешанной с кровью, вытекающей из прострелянных трахей черной машины, толи этот родной русский мат, говоривший охваченным паникой людям, что ситуация под контролем своего, до мозга костей русского человека, которому плевать на официоз и приказ, но... вся, безумствующая еще несколько секунд назад толпа, послушна бухнулась на асфальт главной аллеи Заельцовского кладбища.
Разве что метавшиеся цыгане, застыли как суслики и гниющие мертвецы, впрочем, как и гниющие женщины во множестве цветастых юбок, визжали без остановки. По дороге, ломая конечности и примешивая к хрипу приближающихся к дороге мертвецов, катили машины с пытающимися уехать с побоища, хозяевами.
– ЛЕЖАТЬ! ЛЮБОЙ, КТО ПОДНИМЕТСЯ – БУДЕТ РАССТРЕЛЯН!
Правильно уловив момент, Эдуард Кожемякин отдал приказ отделению внутренней полиции Партии Живых: крепким молодым ребятам, в плотных одеждах, которых не сразу возьмут зубы мертвецов. Это только
Снова зачавкал, попадая в визжащую мертвую плоть, пулемет: зомби приближались к дороге жизни, забитой живыми. Пулемет застучал по металлу, разметал белыми осколками пробитые лобовые стекла: больше не пытались ехать черные, хромированные жеребцы. Полковник имел большие связи с командованием летучих отрядов. Всем им были предложены новые почетные места, если Партия Живых победит на выборах.
Еремей Волин снова проорал:
– ВСЕМ ЛЕЖАТЬ! МЕРТВЕЦЫ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ! ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ!
И прежде, чем вооруженный отряд готов был войти вглубь кладбища, Еремей Волин тихо сказал:
– Бойцы, чем отличается цыгане от зомби?
Совсем неподходящее место для шутки. Метким плевком из пулемета солдат сшиб близко подобравшегося к людям буйного.
– Ничем не отличаются.
Неуверенные улыбки на бледных, с точками веснушек лицах. Они не загорали летом на пляжах, а тренировались в подземных тирах, которые оборудовал для внутренней полиции Кожемякин. Иван же был тем, кто нашел эти помещения и тем, кто посоветовал сегодня усиленному военному патрулю околачиваться близ погоста.
Волин серьезно повторил:
– Я про то, что в такой неразберихе совершенно невозможно отличить, где будет какой-нибудь Оглы, а где буйный, неуравновешенный зомби. Никто не сможет вас обвинить, если вы в пылу боя застрелите не тех, кого нужно. Но... какая война без жертв? Действуйте!
Жесткие берцы радостно застучали по асфальту, захлопали одиночные выстрелы и нескончаемый визг, что все время завывал на заднем фоне, мешая синюю палитру неба с подножной грязью, обрывался, как туго натянутые струны... то тут... то там... то тут... то там.
Глава 10
Цвет неожиданности бывает разный. У пошляков он пахнет сальной шуточкой, у мистиков завернут в готическую черную обертку. Когда с лестницы выметнулся этот чудной учитель, с которым свел нас российский неоколорит – зомбятник, обнажив крысиные черточки и сгорбившийся до поражающего сходства с мышью, времени на раздумья у меня практически не было.
Задница молила захлопнуть дверь и переждать опасность. С хранилищем человеческого здравомыслия не соглашались уши: камера была настолько узка, что все звуковые децибелы достигли бы меня с неминуемостью российского правосудия. Я не хотел с час смаковать урчание мертвецких желудков, в котором бы быстро переваривались останки моего знакомого.
Одно дело смотреть на наглого полицейского, для которого ты не человек, а лох. Другое на лоха, в котором ты пытаешься увидеть человека.
Мозг услужливо подсказывал, что благородно оставить этому дураку-зомбиведу, которого бы в мирное время и дошкольник развел бы на телефон, ни в коем случае нельзя. Он, даже если спасется в этом шоу, никогда не выживет на воле. А ты, Иван, вполне в силах это сделать. Если посудить рационально, то ты должен бросить друга и спрятаться в “шкафу”.
Осадок мистики и суеверности противился умопомрачительной хренью: не всегда поступать правильно – это верно.