Российская Зомбирация

Злобин

Он беззаботно произнес:

– Ужасен тот раб, что не желает избавиться от своих оков. Главное, Ваня, не быть рабом в душе, оставаться свободным даже если у тебя отобрали последнюю нитку! Никто не отнимет у меня право думать, как я хочу.

Жалок. Как же низко может пасть человек, что оправдывая свое рабское положение, он спасает себя тем, что может, якобы, при полном физическом параличе и забитости тела, свободно думать. У сильного человека другая логика: он не думает, что у него еще осталось свободного, а пытается вернуть назад то, что у него урвали.

– Да-да, конечно, мой ученый друг. Ты прав.

Оставайся свободным в мыслях, когда тебя обосут или обольют керосином и подожгут. Твои свободные крики очень порадуют ангелов на небесах!

Закрытое пространство провоцирует споры. Нас травит скука, сталкивает темнота. И сцепляемся мы не от злости или ненависти, а потому что нечем себя занять. Иногда я просыпаюсь и подвывающим голосом зову Фена, мне вдруг кажется, что его нет рядом со мной и от потери такой вроде бы бесполезной поклажи сразу становиться не по себе. Я зову его шепотом, но никто не откликается. Его забрали или он нашел дыру и уполз? Тогда я снова проваливаюсь в забытье, а когда, совершенно потерявшись во времени, открываю глаза в примелькавшемся сумраке, то зомбивед понуро сидит на бетонной трубе. Я еще два раза спал, прежде чем на потолке вырезали квадрат света и вместо струи мочи или свертка с едой, в нашу скромную обитель упали сливающиеся голоса:

– Недавно взяли. Два мужика, один доходит почти, но голова варит – ругался как-то странно, без матюгов, когда мы его били. Второй тертый калач, автомат имел, пистоль полицейский. Не здоровый, но работать может.

– Ничего интересного. Пропоицы, на опероцинку, – здесь мой мочевой пузырь захотел поменяться местами с мозгом, – не подойдут, китаезы браканут. Работнички тоже неважные: один тощий, гиблый человечек, а другой своевольный. Первый умрет, второй сбежит. Чё еще?

Видимо это был покупатель, который обсуждал нас, не заботясь о предосторожности. Свет слепил глаза, но обострившийся за время сидения в коллекторе слух, компенсировал потерю.

– Других нет. Бизнес нынче хреново идет. Мы их и так кое-как выкурковали! Может выдернуть их, посмотрите, а то, что сразу пропоицы? Тем более они кореша, скопом накрыли.

– Друзья? – заинтересовался голос, и этот интерес мне очень не понравился.

– Они самые, тащились под руку, словно барыни.

Что-то меня подмывало заорать, что я этого хмыря-педагога два дня знаю, что продавец врет, но желание все-таки съехать от постоянных жителей затхлого бетонного стакана – мышей, пересилило вой инстинкта самосохранения.

– Поднимай.

Когда мы поднялись по сброшенной веревочной лестнице (обыкновенные железные скобы вверху были предусмотрительно обрезаны), то долго моргали, привыкая к свету и шуму. Трудно сказать, где мы находились, скорее на окраине этого провинциального городка, где-то на загривке необъятной России, что в свою очередь у самого угла земного шарика обосновалась.

– Берете?

– Покупаю. По обычной цене, как всегда. Двадцать за каждого. Вы согласны?

Я ждал, что похититель, тот толстый мужик с отдушиной и тяжелым ботинком, поторгуется, но он радостно согласился, и через слезящиеся темно-красным цветом глаза я увидел, как он пожимает протянутую ему руку.

– Хорошая цена. А куда денутся эти двое... на тяжелые работы? Ну, мне чтобы в следующий раз знать, кого хватать. Или это уже мое дело?

Второй

голос, с изящной картавинкой, прибавляющей шарму его обладателю, ответил

– Вы совершенно правы...

– На работу, а какую?

– ...Это уже не ваше дело. Погрузите их в мою машину.

Вроде хотелось что-то сказать, как-то поучаствовать в решении собственной судьбы, где на весах смерти и жизни против, играет всего лишь жалкие двадцать тысяч рублей, но... не мог. Я обратился в слух, боясь проворонить хоть одно словечко, старался вернуть зрение, при этом молчал как побитый барбос.

А ведь я всю жизнь по-овечьи считал, что в такой ситуации буду вести себя как волк.

– Эй, куда вы нас повезете, – неожиданно прорезался голос Фена, – что это за хрень, мы же в одной стране живем, одним воздухом дышим...

От меня образного языка нахватался, молодец!

Пока он сотрясал воздух и пытался уколоть душу иголкой острословия, я толерантно поворковал со светом, и к моим глазам вернулась былая резкость. Тот потный, в миазмах немытого тела человек, в извечном спортивном костюме зло жевал сигарету. Вокруг несколько мордоворотов и подлых хоречьих мордочек с четками. А наш покупатель – тоненький стройный господин с черным асфальтом зачесанных назад волос, кареглаз, утончен, аристократичен и, не к местной грязи и не местному гардеробу, облачен в замечательный костюм-тройку. Он добродушно слушал речь подслеповатого Феликса и жестом попросил никого из подручных его не затыкать.

Время суток – серость под ногами и в небе. Обидевшееся, как в “Алисе” время. Пустые, без наполнения, звуки: будто бы качельный скрип, кряканье уток. Вот все, что я успел почувствовать за время монолога товарища.

Феликс выдохся на фразе:

– Это, блин, бесчеловечно!

Изящный господин без всяких эмоций пошутил:

– А кто сказал, что вы теперь люди?

Потом нас погрузили в белую газель, по виду напоминающую темного броненосца, и, пинками пригнув к вонючему полу, куда-то отвезли. Загадочный господин в полосатом костюме и мелкими чертами лица, сидел на переднем сидении и не выказывал к нам интереса.

Увидеть мне его довелось лишь через сутки, когда он вошел в помещение – крохотную комнатку, где под охраной и сквозняком, сидел я. За прошедшее время меня прилично накормили, выдали новую одежду, а старую забрали. Прощай, не найденное при обыске шило! Примечательно, что мне выдали обычный камуфляж, хотя у меня был точно такой же, разве что иного, более темного, фасона. Про Феликса ничего не было слышно, как и других новостей.

В общем, со мной обращались терпимо, возможно с некоторой жалостью, которую человек пытается увидеть в окружающих, но мою умственную баржу нагрузили таким количеством утюгов, что она вот-вот должна была пойти ко дну.

– Здравствуйте, – без предисловия начал покупатель, – меня зовут Арсений Зимний.

В этот момент у меня в голове стрельнула рифма к имени Арсений, но я предпочел пошутить, более изыскано:

– И сколько раз вас брали?

Он немного подумал, а затем засмеялся, но шутку не продолжил:

– Быть может, вы меня знали раньше, до Зомбикалипсиса? – закончил Арсений, но увидев полное безразличие написанное на моем, как надеюсь, мужественном лице, все-таки продолжил, – я телеведущий.