Ростов Великий
Шрифт:
Лицо купца заметно оживилось: с двадцати пудов немало ценной икры можно взять, кою нарасхват берут чужедальние «гости». [100]
— Премного благодарен тебе, кормчий. Деньгой не обижу.
— Ведаю: не жаден ты, Василь Демьяныч. Да и много ли старику надо? А деньги, что каменья — тяжело на душу ложатся.
— Это ты к чему?
— Лишние деньги — лишняя забота. Без денег сон крепче. Встретился как-то с набольшим купцом Глебом Якуриным и едва узнал. Состарился, сумрачный весь. То ли торговые дела худо пошли, то ли за сынка своего переживает, коим боярин Сутяга помыкает. За
100
Гости — иноземные или иногородние купцы, живущие и торгующие не там, где приписаны.
— А чего время терять? Купцу мешкать нельзя. Пора деньгу кует. Сегодня и покажешь.
Глава 4
СОКОЛИНАЯ ПОТЕХА
Потешила свою душеньку княгиня Мария, полетала на белогривом коне. А какой конь! Сильные стройные ноги, упругий стан, будто стянутый обручем, широкая грудь, длинная шея — всё для скачек.
Василько любовался женой. Она и впрямь добрая наездница, любо-дорого поглядеть. Веселая, разрумянившаяся, лихо мчится вдоль реки по Сарскому раздолью и задорно восклицает:
— Ги! Ги-и!
Всё стремительней бег легкого, подбористого коня, всё красивей и захватывающей смотрится молодая, цветущая княгиня.
Бояре, приехавшие вместе с князем к Сарскому городищу, диву дивятся: таких княгинь Ростов Великий еще не ведал.
— Ай, да Мария Михайловна! — довольно говорит боярин и воевода Воислав Добрынич, сидящий на чубаром коне подле Василька. — Я — то думал, что она токмо к книжному делу горазда, а тут еще и наездница отменная. Поздравляю, Василько Константиныч.
— Моей заслуги в том нет. Отца Михаила Всеволодовича надо благодарить. Это он из Марии всадника сотворил, — с удовлетворенным, отрадным лицом молвил Василько.
— Славно скачет, — с похвалой заговорили «княжьи мужи».
А вот у Бориса Сутяги лицо было кислое. Чего радуются, ехидно думал он. Княгиня, будто басурманка, по степи скачет. Тьфу! Срам глядеть. Да когда это было, чтобы бабы в мужских портках на коней залезали. Глум на весь мир, а бояре рты раззявили. Эк нашли чему радоваться, княжьи лизоблюды. Была б его воля — кнутом бы Марию попотчевал, дабы святую Русь не поганила. Господи, накажи презорницу! Пусть с коня свалится да насмерть расшибется. Накажи!.. А князь-то, князь-то как сияет. Богохульник! Ну погоди, не долго уж тебе осталось древние устои поганить, совсем недолго.
Мария, завершив скачки, наметом подлетела к Васильку с боярами и властной, умелой рукой вздыбила коня. Тот тонко, пронзительно заржал, взбрыкнулся, норовя сбросить дерзкую наездницу, но не тут-то было: та же ловкая, искусная рука укротила коня.
Отвела душеньку Мария!
Василько встретил Владимира у проездных ворот крепости.
— Наконец-то! — радостно воскликнул князь.
Братья спешились с коней, крепко обнялись и трехкратно облобызались. На Васильке — пушистая, соболья шапка с алым верхом и красное корзно, окаймленное золотою тесьмою, с запоной на правом плече в виде золотой головы барса; на Владимире — кунья
Князья вновь сели на коней. Набежавший ветер взвихрил легкие княжеские плащи, под коими завиднелись летние, шитые золотом, кафтаны. Оба — рослые, молодцеватые, нарядные. В сопровождении бояр и дружинников, князья неторопливо поехали к детинцу. Посадские люди сдергивали с голов колпаки и шапки, кланялись.
Владимир обратил внимание, что лица простолюдинов были приветливыми, а не смурыми и отчужденными, и это порадовало князя.
— Вижу, уважают тебя ростовцы, брате. Был как-то в Переяславле у дядюшки, так там народ злющий, едва за дреколье не хватается. Не любит он Ярослава.
— А за что его любить? Он ремесленный люд и смердов такими поборами обложил, что ни вздохнуть, ни охнуть. Того гляди, переяславцы вновь изгонят своего князя.
— А ты, как я слышал, трудников своих не обижаешь. Тягло, чу, посильное.
— Зачем слишком обременять, Владимир? Себе в убыток. Стоит трудника прижать, задавить пошлинами да оброками, — дань и в половину не соберешь, да и оружья на войско станет поступать меньше. Тягло должно быть посильным. Это, как хомут: и ослабить, и перетянуть нельзя. Всё должно быть в меру. Непомерное же тягло и ремесленника, и мужика подомнет. Тогда беда. Через силу и конь не везет. Ты это намотай на ус, Владимир. Покойный отец наш, Константин Всеволодович, царство ему небесное, никогда трудника в кабале не держал, за что народ и прозвал его правление «золотым».
Вместе с князем Владимиром вернулся в Ростов и боярин Неждан Корзун. Он ехал позади Василька, краем уха слушал разговор братьев, а мысли его, уже в который раз, возвращались к той памятной ночи, в кою он вызволил из оков ямщика Лазутку.
Когда он возвращался к своему шатру, на привале всё было тихо и спокойно. Возница и гридни спали мертвенным сном.
«Крепко же я всех споил», — усмехнулся Неждан. Сам же он спать не стал: надо было до конца выполнить задуманный план.
Летняя ночь коротка, и едва забрезжил рассвет, как боярин вышел из шатра и громко закричал:
— Буде спать! Буде спать, ядыжники! [101]
Но многие так и не шелохнулись, лишь возница высунул из-под телеги очумелую голову.
Тогда боярину пришлось взяться за плеточку.
— Поднимайтесь, поднимайтесь же, остолопы!
Плеточка подействовала. А боярин накинулся на гридней князя Владимира Углицкого:
— Так-то вы преступника стережете! Добро, вас разбойная ватага не прикончила. Ядыжники!
Гридни осовелыми и ошалевшими глазами смотрели то на опустевшую телегу, то на разгневанного Корзуна.
101
Ядыжники — гуляки.
— Где ямщик?.. Какая ватага? — наконец пришел в себя старшой из углицких гридней Филат.
— Крепки на сон, ядыжники! Бить бы вас нещадно!
— Да ты толком обскажи, боярин.
Боярин, унимая гнев, поведал:
— Проснулся я от звона цепей. Подумал, что это ямщик своими оковами гремит, и дале норовил заснуть. А вскоре услышал на дороге топот копыт и глухие голоса. Подумал, что-то неладное. Так и есть. Вышел из шатра, а ямщика как черти унесли. Уразумели? Седлайте коней — и за разбойной ватагой! Лихие, по топоту копыт, в сторону Углича подались.