"Рот Фронт!" Тельман
Шрифт:
До начала заседания ЦК оставалось меньше часа. Фит Шульце взглянул на часы, затем вопросительно посмотрел на Тельмана:
– Что будем делать?
– Скорее всего на заседание должен пойти один из нас. Всем вместе от слежки не уйти.
– Эрнст, как всегда, был невозмутим и спокоен.
– И этим одним должен быть ты, Эрнст. Верно, Михаэль?
– Да, Фит, только так.
Неподалеку от музея, левее его, высился шатровый купол кафедрального собора святого Хедвига.
Решение Тельман принял мгновенно. Католический собор должен помочь. Святая церковь всегда
Все трое не спеша вошли в собор. Богослужение уже началось. Шульце и Птак сквозь плотную толпу верующих стали протискиваться к алтарю. А Тельман у входа круто свернул вправо и укрылся за ближайшей колонной.
Шпики вбежали в собор. Увидев спины тех, кого преследовали, они ринулись за ними. Но чем дальше продвигались Михаэль и Фит, тем плотнее сжималась людская масса и тем безнадежнее вязли в ней незадачливые «хвосты».
Эрнст усмехнулся, подумав: «Немного подождать или идти? Шпики, если и вырвутся отсюда, то не скоро».
Когда он, перейдя небольшую площадь между собором и музеем, свернул на Беренштрассе, до начала заседания ЦК оставалось еще полчаса. Заворачивая за угол, Эрнст оглянулся. Площадь была пуста. Ему показалось, что святая Мария на фронтоне собора лукаво и озорно подмигнула ему.
...Вот такая прогулка была по Берлину. Завершал он ее в одиночестве.
...Двадцатого ноября 1942 года на свидание в камеру Тельмана Розу привел тот же Геллер. Эрнст отметил: хмур, подавлен, отводит взгляд. Не сдержался:
– Что, господин Геллер, дурные новости?
Геллер даже не повернулся в его сторону. Вышел, яростно хлопнув дверью. А лицо Розы сияло.
– Что?
– одними губами спросил Эрнст.
– Лондонское радио...
– еле слышно зашептала жена.
– Вчера Красная Армия под Сталинградом перешла в наступление!
«Так!
– Он сильно сжал руку Розы.
– Перелом! Это наверняка перелом в войне!.. Сейчас самое главное - всемерная помощь России здесь, в Европе».
Он спрашивал у Розы о домашних новостях, о здоровье Ирмы, а сам быстро писал на маленьком листе бумаги (карандаш крошился...): «Первейшая задача партии - связь со всеми подпольными организациями европейских стран, которые борются с фашизмом с оружием в руках. Создание единого вооруженного фронта. Связь прежде всего, по всем возможным каналам, с французским Сопротивлением».
– ...Я убежден, - говорил он громко, - что Генрих арестован по ошибке. За ним нет никаких грехов, а что он женат на дочери Тельмана - не повод для преследований. Передай Ирме: его наверняка скоро освободят...
«Сколько надо иметь спеси и какой тупой мозг, - думал Эрнст, - допуская мысль, что свободолюбивые французы смирятся с фашистским рабством! Недаром же именно во Франции началось самое мощное сопротивление гитлеровцам. Во Франции и в Югославии. А тот мой «сын», Пьер, он ведь сейчас уже взрослый и наверняка в рядах генерала Де Голля».
Свидание с женой закончилось, а Эрнст все думал о французском
Вот бы с кем поговорить! Узнать: как? что?.. Хорошо, подождем с новостями, но, Пьер, нам есть и что вспомнить! Интересно, как бы ты сам рассказал мне эту историю?..
ВТОРОЙ ОТЕЦ
– Я думаю, товарищ Тельман, мне очень повезло. Тогда в школе моим любимым предметом был немецкий язык, я хорошо говорил, даже с берлинским акцентом, - так утверждала наша учительница мадам Носке. И вот именно поэтому отец взял меня в Берлин...
Приехали, и отец сказал Пьеру: «Здесь ты будешь говорить только по-немецки».
Все это и сейчас стоит перед глазами: закопченный вокзал германской столицы, многолюдье, все спешат куда-то; перекликаются паровозы.
...Пьер посмотрел на большие вокзальные часы. Четверть третьего. Ровно в три он должен быть в небольшой гастштетте - закусочной, где они с отцом завтракали, когда сошли с поезда.
Туда же приедет друг отца, немецкий коммунист, он станет теперь «отцом» Пьера на всем пути до Парижа.
Когда Пьер вошел в гастштетте, отец уже сидел за деревянным столом в глубине маленького зала. Рядом с ним спиной к двери расположился плечистый человек. Пьер подошел к столу и молча сел на деревянную скамью, такую же темную, как стол и стены закусочной.
– А, пришел? Молодец! Познакомься, это твой новый папа, - отец говорил по-французски, улыбаясь сыну.
Пьер взглянул на товарища отца. Спокойное лицо с большим лбом и твердым подбородком. Голубые глаза смотрят внимательно и ласково. Он протянул Пьеру руку и сказал:
– Здравствуй, сынок! Будем надеяться, что все пройдет как надо.
– Конечно, папа, - тихо ответил Пьер по-немецки.
– Да ты заправский немец!
– засмеялся «отец».
...Поезд все чаще замедлял ход. Прогрохал по мосту через Рейн и пересек границу. Пьер со своим спутником ехали в купе первого класса, как и подобает французскому коммерсанту, тем более что дела его процветают.
– Ну, теперь надо быть осторожным, - заметил «отец» и добавил: - Не так ли, Пьер?
– Да ты не волнуйся, папа, - мальчик погладил «отца» по руке.
– Документы у нас в порядке.
– Ты прав, сынок. И пора уже спать.
«Отец» лег на диван, натянул на себя одеяло и закрыл глаза.
Раздался резкий стук в дверь и голос проводника:
– Господа, приготовьте паспорта, пограничный контроль.
Через несколько минут дверной проем заслонили два немецких пограничника:
– Ваши паспорта, господа.
– Пожалуйста, пожалуйста, - сказал Пьер, путая немецкие и французские слова.
– Битте... [20]
– Разве мальчик не немец?
– спросил один из пограничников.
20
Битте (нем.) – пожалуйста.