Рот, полный языков
Шрифт:
— Я не намереваюсь поселиться на ваших пустошах. Чем скорее западная цивилизация возьмет подобные места под свое крыло, тем лучше для всего мира.
По немощеной Салем-стрит, в начале которой высилась Старая Северная церковь, они поднимались в раздраженном молчании.
Салем незаметно перешла в Халл-стрит, и эта улица тоже шла вверх.
На вершине холма они остановились у ворот кладбища Коппс-хилл, давая Агассису перевести дух. Швейцарский горец мысленно корил себя: он становится слишком тучен. Где тот юный козел, скакавший по ледниковым расселинам?
Теперь они находились в самой высокой точке Норт-Энда. Отсюда открывался прекрасный вид
— Я рада, что увидела это кладбище, — сказала Дотти. — Здесь похоронен Принс Холл [115] , черный солдат Революции.
Агассис снова фыркнул.
— Я предпочитаю надгробие Коттона Матера [116] . Это был замечательный ученый.
115
Холл Принс (1748–1807) — аболиционист; участник Войны за Независимость; считается отцом черного масонства в США, поскольку добился принятия негров в масонские ложи.
116
Священник, один из обвинителей на Салемском процессе ведьм (1692).
— Смотрите, — сказал Цезарь, — а вот и фабрика Руффинов.
На другой стороне улицы стояло внушительное деревянное строение в несколько этажей, вывеска паточно-золотыми буквами гласила:
МЕЛАССОВАЯ ФАБРИКА РУФФИНА.
— Давайте представимся, сошлемся на Гаррисона и потребуем выдать мерзавца, которого они укрывают по ошибке. Если они откажутся, мы просто пригрозим донести о их противозаконной деятельности властям.
В воротах огромного склада имелась дверка. Агассис подергал за ручку — заперто. Он стал бить в дверь кулаком.
Тут узкая ставенка, прикрывавшая окошко, рывком отодвинулась. В отверстии показались бледный веснушчатый лоб и пара фанатичных голубых глаз.
— Уходите! Мы закрыты! Ставенка задвинулась.
Агассис задумчиво подергал бакенбарду.
— Похоже, тут что-то неладно. Сомневаюсь, что этот хриплый голос принадлежит Жозефине Руффин. Нужно изыскать способ войти.
— Ja-ja. Мы с Дотти обойдем фабрику с этой штороны, а фы — с той.
Агассис неохотно свернул в узкий замусоренный проулок. Ему померещилось, нет, он был убежден, что из черной тени на него уставились красные глазки чумных крыс (Ratti norvegici). Жаль, что он не сообразил одолжить у Пуртале альпеншток, у него такой острый наконечник…
Что там у него над головой? Окошко? Действительно, окошко. Так-так… Если встать на эти выброшенные ящики…
Окно было не заперто. Открыв его, Агассис осторожно просунул голову внутрь. Помещение было темным, поэтому он мало что разглядел, но казалось пустым. Он подтянулся и на мгновение повис: половина туловища внутри, половина снаружи. Затем с усилием протиснулся в окно и шумно, без достоинства плюхнулся на пол.
Встав на четвереньки, Агассис поднял голову.
Дуло наставленного на него пистолета диаметром походило на хобот индийского слона (Elephas maximus). Или так показалось Агассису.
— Вставайте, — сказала смутная фигура, держащая оружие, — и идите вперед.
Ученый повиновался.
Из темной кладовки, куда он упал, Агассис
117
Бробдингнег — название вымышленной страны великанов в «Путешествии Гулливера» Дж. Свифта.
Агассис медленно повернулся.
Вооруженный незнакомец был одет во все черное: от широкополой черной шляпы и черного плаща до черных панталон и черных сапог. Ярким контрастом к черному выступало бледное лицо, обрамленное длинными рыжими кудрями. Буйные огненные усы наполовину скрывали узкие губы.
— Кто вы такой, сэр? — спросил Агассис. Запрокинув голову, мужчина разразился бурным и безумным смехом.
— Имя мне Анархос! Но мир знает меня как Фергюса Костюшко.
Агассис уставился на него во все глаза. Так вот он, знаменитый ирландско-польский революционер, о котором предостерегал его Цезарь. И он, Агассис, в его власти. Ученый расправил плечи. Он покажет этому байроническому бакунинцу, что хорошие манеры всегда возьмут верх над богемой.
— Что вы сделали с хозяевами фабрики?
— Только то, чего заслуживают все капиталистические свиньи. Я их связал, выпорол и запер в их собственной конторе наверху. Вы против?
— Не мелите чепухи. Разумеется, я против подобного бесчеловечного обращения даже с аболиционистами…
— Аболиционистами? — подозрительно прищурился Костюшко. — Откуда вы знаете, что они таких взглядов?
— Ну, я… то есть…
— Вы ищете фетиш! Признавайтесь!
Агассис не видел смысла дольше изображать неведение.
— Да, ищу. Но во имя науки, а не ради личной выгоды.
— Ага! Выходит, мы родственные души. Понимаете, личная выгода меня тоже не интересует. Фетиш мне нужен во имя хаоса!
— Я не понимаю…
— Вот-вот, и Руффины тоже не поняли. Сперва я взывал к ним как к соратникам в войне против несправедливости. Но их преданность движению омрачена, они слишком держатся за общественный порядок. Когда я раскрыл им свои намерения, они отказались поделиться со мной сведениями о готтентоте. Да, не смотрите так удивленно, его здесь нет. Я досконально все здесь обыскал и могу вас в этом заверить. Но не бойтесь, я его настигну и отниму фетиш, это всего лишь вопрос времени. А тогда я буду в силах совершить то, о чем давно мечтал: уничтожить власти повсюду и освободить человечество от цепей порядка!
— Вы… вы сумасшедший! — вырвалось у Агассиса. Костюшко как будто нисколько не оскорбился.
— Возможно. Но чистота моего безумия придает мне сил. И вы тоже были бы безумны, если бы увидели то, что видел я.
— Сомневаюсь.
Костюшко прищурился.
— А вы знаете, сэр, как я прибыл в это полушарие? Нет? Тогда позвольте я вам расскажу. «Плавучее корыто» — ибо так называют подобные суда те, кто сведущ в мореходстве, — под названием «Урания» отплыло из Корка в графстве Марч. На нем были сотни моих соотечественников, бежавших от Картофельного голода. Нас загнали в вонючие трюмы — мужчин, женщин и детей вместе, не подумав о простейших приличиях. И с нами был еще один нежданный пассажир. Тиф!