Рота, подъем!
Шрифт:
Патруль побежал за нами. Но куда там. Ботинки после тяжелых кирзовых сапог чувствовались на ногах как тапочки, да и бегали в пехотинцы куда больше, чем моряки. С каждой секундой разрыв между нами увеличивался и, когда мы забежали за угол дома, у нас уже был запас времени оглядеться.
– В ту парадную, – показал рукой Андрейчик, и мы влетели, толкая друг друга в грязный, заплеванный подъезд, имеющий специфический запах мочи, не переводящийся в подъездах городов России независимо от их месторасположения в стране. – На третий этаж.
Через пару минут мы, побросав вещевые мешки при входе в
Продрав глаза и поблагодарив тетку за гостеприимство, мы отправились дальше по намеченному маршруту в Ковров, откуда нам так и не получилось уехать. До города мы добрались без проблем. А от патруля в Коврове убегать было проще, чем в Москве. Мы знали все дворы и узкие проходы, да и патруль не сильно стремился нас догнать, увидев, что мы перескочили через ближайший забор. К ужину мы успели вовремя. Несмотря на то, что нас должны были снять с довольствия, наряд накрыл нам отдельный стол, и мы в очередной раз за прошедшие часы вспомнили с благодарностью "теткины" блины. Сразу после ужина мы оказались в роте.
– Вернулись? – удивился ротный. – А у меня места уже заняты.
Ложитесь все в пятом взводе, у стены. И чтобы завтра я вас тут уже не видел.
Протрепавшись до двенадцати ночи в каптерке и рассказав друзьям про свои приключения, мы разошлись по выделенным койкам. Часа через два я проснулся. Проснулся не потягиваясь, а мгновенно, как бывает только в критических ситуациях. Не шевелясь, я открыл глаза и поведя ими в стороны огляделся. Раджаев стоял в проходе между соседними койками и тихо вытаскивал кошелек из кармана молодого сержанта, ездящего вместе со мной в Москву. Я старался раскрыть глаза пошире и увидеть происходящее в свете уличного фонаря, не двигаясь, чтобы не спугнуть Раджаева. Когда вор начал отходить от табуретки, на которой лежала форма, я резко встал на кровати, сделал прыжок и, оттолкнувшись от спинки кровати, ударил йоко-тоби-гири таджика в плечо, потому что удар в голову мог принести мне больше неприятностей, чем ему. Раджаев отлетел на середину расположения, упал и тут же вскочил, озираясь. Я сделал резкий шаг вперед и, подпрыгнув, ударил его еще раз йоко-мая-гири в грудь. Раджаев, широко раскинув руки, отлетел к койкам соседнего взвода и со стоном упал на табуретки.
– Встань, сука! – рявкнул я.
Солдаты начали просыпаться. Кто-то встал с койки, кто-то поднялся, чтобы было лучше видно, кто-то приподнялся на локте.
– Ты ворюга!!
– Не я. Я не браль.
– Врешь! Я сам видел!! Своими глазами! –
– Мой. Откуда он?
– Я не браль. Я не браль, – закрывая голову руками в ожидании очередного удара, ныл Раджаев. – Я шель туалет. Видель кошелек.
Хотель поднять и сержант дать.
– Твоя койка на три ряда ближе к туалету. Ты чего звиздишь тут, урюк? Дежурный по роте. Тебе "тумбочка-дневальный" до утра. Штык-нож не давать. В туалет не отпускать. Роте отбой. Спать, сынки. Отбой, я сказал!! Утром разберемся.
Утром, в начале восьмого, меня разбудил ротный.
– Ты точно в дизель захотел. Ты решил напоследок солдату рожу набить? Это за "яйца"?
– Я его не бил, а задерживал. Наручников у меня только не было, а то к койке бы приковал. А упал он сам. Вор он. А вор, – я вспомнил известную фразу и изменил тембр голоса, – "должен сидеть в тюрьме".
И как вор был пойман на месте преступления. Так что ему еще мало "по яйцам".
– А солдат говорит…
– У меня свидетелей полроты. А этот чурка будет много говорить, я ему сейчас рога посшибаю, – вскочил я с кровати.
– Отставить дедовщину! – поднял голос старлей.
– Что произошло? – к нам подбегал вошедший в роту Алиев. – Ты зачем его так?
– Как так?
– У него фингал под глазом.
– Не было у него фингала. Небось, сам о тумбочку приложился, чтобы меня подставить. В "душу" он у меня получил. Потом я его "на тумбочку" поставил.
– Сань, ты не врешь.
– Тельман, – я перешел на ты, обращаясь к взводному, который уже и не был моим командиром, – ты видел, чтобы я хоть один раз кого обманул? Я тебе зуб даю. Ребят спросил. Ну, нахрен мне трогать солдата, когда я УЖЕ не в полку? Ты лучше у того спроси, у кого кошелек этот урюк украл.
– Я не краль, – успел выкрикнуть Раджаев.
– Чего? – я, делая страшные глаза, вскочил с кровати на холодные доски пола, но Алиев меня успел перехватить.
– Я сам с ним разберусь. Раджаев, иди за мной.
Минут через пять, подойдя к сушилке, дверь в которую охранял солдат, я услышал:
– Ты воровал?
– Не я.
Гулкий удар, по-видимому, в грудь был ответом на неправильный ответ.
– Ты?
– Нэ…
Опять удар.
– Отойди, – оттолкнул я солдата.
Тельман стоял в боксерской позе и был готов стукнуть снова.
– Так ты или кто?
– Я только подняль.
Опять серия ударов.
– Не убей его, а то из-за чурки…
– Такие не умирают, – и Алиев снова ударил солдата в грудь.- Я его, суку, буду долго метелить. Я на нем все, что накопилось…
– Ну, ну…
Я вышел из "сушилки" и направился в строевую часть переоформлять документы. Через пару часов, уже не прощаясь, а смеясь, что скоро вновь вернемся, мы вчетвером, закинув за спины так и не разобранные вещевые мешки с солдатскими пожитками, вышли за ворота гвардейской краснознаменной учебно-танковой дивизии. В очередной раз проехав уже известными маршрутами Ковров-Владамир, Владимир-Москва мы через несколько часов были остановлены привокзальным патрулем, не позволившим нам вновь попасть в столицу и погулять еще денек.