Рота, подъем!
Шрифт:
– Молодец, сержант. В рыло ему дать надо было, – не меняя выражения лица, проговорил полковник. – Слышь, толмач, переведи ему, что он нарушил технику безопасности и мог кого-нибудь убить.
Переводчик быстро заговорил на непонятном языке, негр стал очень быстро что-то отвечать.
– Товарищ полковник, он говорит, что оружие не пристрелено. Он ни разу не попал.
– Товарищ сержант…
– Сейчас проверим, товарищ полковник. Может быть, прицел сбился, пока он ею размахивал.
Я перехватил СВД, вогнал свой магазин с трассирующими патронами и прикинул силу усиливающегося ветра. Светящаяся зеленым
– Держи, отличник,- вручил я винтовку обратно негру.
– Он говорит, что все равно не пристреляна, – перевел переводчик фразу после очередных промахов.
Ни слова не говоря, я поднял СВД, снова вставил свой магазин и, стоя на колене, уложил две мишени, зная, что целиться надо уже не в центр, а чуть-чуть правее.
– Тренироваться им больше надо, товарищ полковник.
– Правильно. Молодец сержант. А ты переведи им, что если они, уроды, не будут тренироваться и метко стрелять, то как они будут у себя управлять полками и армиями? Уроды – переводить не надо.
До конца стрельб африканцы не выдержали. Уехали раньше, оставив мне больше десятка полностью набитых пулеметных лент на точке, куда меня перевел взводный после окончания стрельб из снайперской винтовки. Гераничев подошел ко мне, когда я убирал в коробки пустые пулеметные ленты. Заполненные патронами лежали на столе.
– Сколько осталось?
– Штук десять-двенадцать.
– Все патроны на хрен. Понял?
– Так точно, – не придавая значению его слов, ответил я.
Гераничев ушел. Я вынул первый патрон и начал, упираясь на соседние торчащие из ленты гильзы по одному выковыривать патроны.
Патроны поддавались тяжело. Держать холодный металл в рукавицах уже промерзшими руками мне было крайне не удобно. Руки все время соскальзывали, я ударил палец, начав злиться, и тут меня осенило:
"На хрен, говоришь?". Соединив выковырянными патронами все ленты в одну длинную цепь и, положив ее на составленные вместе столы в один длинный ряд, чтобы не заклинило при стрельбе, я положил первую ленту в пулемет. "Врагам не сдается наш гордый варяг. За Родину, за
Сталина!! За дембель, который неизбежен, как крах империализма", – я передернул затвор. "Рота, огонь!!". С этими словами я, чуть присев и уперев пулемет Калашникова себе в бедро, нажал на спусковой крючок.
Пули вылетали из ствола оружия с положенной скорострельностью, гильзы сыпались вокруг меня раскатываясь по утоптанному снегу, я стрелял, чувствуя себя героем – Шварценеггером из известного боевика. Пули шли в темное небо ровной яркой струной. Пулемет трясся у меня в руках, роняя пустые ленты к моим ногам.
– Прекратить!! Прекратить!!! – высоко поднимая ноги, Гераничев несся сломя голову с соседней точки. – Прекратить!!!
– Аааааааааааааа!!! Ураааа!!!! – орал я, видя его краем глаза, не отпуская спускового крючка и не сводя взгляда с уже ставшего красным ствола пулемета.
– Прекратить!!!
Последняя пустая лента упала к моим ногам, и я резко повернулся к подбежавшему лейтенанту, поставив приклад пулемета на носок своего валенка:
– Товарищ
– Что?
– Как вы приказали, товарищ лейтенант. Все на хрен.
– Вы почему передо мной ругаетесь? Я приказал их не расстрелять, а вынуть!
– Вы серьезно, товарищ лейтенант? Скажите, что Вы пошутили?
– Я похож на клоуна? Похож?
Раскрасневшийся от бега и мороза лейтенант действительно был больше похож на клоуна, но эту тему дальше развивать не стоило.
– Товарищ лейтенант, а куда вы дели бы пятьсот патронов?
– Сдали бы на склад.
– В час ночи? Кому?
– Это не Ваше дело, товарищ сержант. Собирайте оружие. Все в машину. Я с вами в части поговорю.
Собирая оружие и переговариваясь с солдатами, я рассказывал о только что происшедшем. Они смеялись, Гераничев косился. Я, улыбаясь, подошел к борту машины, поставил на деревянное сиденье коробку с пустыми пулеметными лентами и толкнул ее вперед. Коробка поехала по отполированному солдатскими задами дереву и с грохотом, отозвавшимся в ночной тишине, свалилась в кузов.
– Вы чего сделали? Вы чего сделали, товарищ сержант? – подскочил взводный.
– Ничего, вроде.
– Вы знаете, сколько оптика стоит?
– Нет, товарищ лейтенант, – и я поставил вторую коробу на седло.
– Больших денег стоит. А вы ее бросаете.
– Это не оптика, а коробка с пулеметными лентами, – и я толкнул вторую коробку от себя. Коробка проехала по промерзшей лавке и упала вслед за своей предшественницей.
– Вы видели? Вы видели? – взывал к свидетелям лейтенант. – Я ему говорю, а он делает. Вы всю оптику там, это, как его… Вы…
– Где вы там оптику увидели?
– В грузовике!! А вы по ней коробкой с лентами.
– Оптика вся тут, у борта…
– А мне плевать. Товарищ сержант, слушайте приказ. Приказываю Вам дойти до части пешком. Можете выполнять.
– Есть! – Я махнул рукой к ушанке и, подмигнув сослуживцам, наслаждающимся очередным зрелищем, зашагал по укатанной грузовиками дорожке.
Минуты через три-четыре меня нагнал грузовик. Обогнав метров на тридцать, грузовик остановился. Уехать в часть, оставив посреди дороги военнослужащего, офицер не мог, не имел права. Это было бы слишком грубым нарушением. Если в такой ситуации со мной что-то произошло бы, то с лейтенанта полетели бы погоны. Это я понимал очень хорошо, от чего игра была в одни ворота. Я подошел к грузовику, обошел его со стороны водителя продолжая свою прогулку в морозную февральскую ночь под улюлюканье солдат в кузове. Грузовик снова меня объехал, но встал уже метрах в десяти передо мной. Из дверцы на подножку вылезла фигура.
– Залезайте в машину, – голос Гераничева был уставший.
– Не могу, товарищ лейтенант. У меня приказ командира взвода. Я иду в часть, – и зло добавил. – Я не из училища в полк обеспечения попал, а из учебки, мне пятнадцать километров марш-бросок – не разговор.
Грузовик объехал меня третий раз и остановился, преградив дорогу.
Гераничев вылез из кабины.
– Ладно. Я отменяю приказ. Залезай в кузов.
Я положил ладони на борт, меня подхватили руки и втянули внутрь.
– Класс!! Ты сделал Брата, еще как сделал. Круто. Молодец!! – кричали солдаты в кузове.