Ротмистр Гордеев 3
Шрифт:
Жаль, Николов всё больше молчит.
— Я?!
— Вы, Николай Михайлович. Вы — не просто боевой офицер, а дворянин, человек чести. Неужели станете врать и юлить? — давит на моё благородное происхождение жандарм.
Насчёт того, что врать не буду — тут уж никаких гарантий. Все врут, включая высшую аристократию. Но пока можно смело рубить правду-матку!
Брать на душу чужой грех… Увольте!
— Зачем мне убивать, господина Соколово-Струнина? — искренне удивляюсь я. — Какой у меня мотив?
—
Жандарм косится на большой парадный портрет Николая Второго, висящий на стене в толстой рамке.
— Не стану отрицать очевидного. Да, у нас с Яковом Семёновичем был конфликт. Каюсь, я повёл себя недостойно, о чём в последствии пожалел и попросил у господина Соколово-Струнина прощения.
— Где и когда?
— Сегодня, в два часа после полудня в заведении графа Игнатьева. Нас там видели и могут подтвердить: мы разошлись мирно.
— Значит, на вокзале, — задумывается жандарм.
— Да. Я же говорю: у меня есть свидетели…
— Господин Соколово-Струнин был найден неподалёку от вокзала в сточной канаве. И это не было банальное ограбление: на теле нашли кошелёк, с пальца не сняли дорогое кольцо с перстнем… Нет, журналиста хотели убить и убили.
— А почему — я? Неужели, других врагов у Якова Семёновича не было? Я слышал он многим успел оттоптать любимую мозоль…
— Врагов у него, конечно, хватало, — легко соглашается жандарм и внезапно переключается на другую тему:
— Скажите, вы вышли из заведения графа Инатьева вместе с Соколово-Струниным?
— Да. На пороге пожали друг другу руки и разошлись. Он отправился по каким-то своим делам, а я подозвал рикшу и отправился в госпиталь. Надо было успеть до семнадцати часов…
— Плохие новости, Николай Михайлович. Незадолго до смерти вас видели вместе с Соколово-Струниным неподалёку от места, где потом нашли его труп… — просыпается, наконец, Николов. — Хозяин лавки — китаец, пара рабочих… Они хорошо описали вас и вашу внешность.
— Они ошибаются! Я же сказал: как только мы вышли из столовой, я выкликнул рикшу и уехал. Думаю, для китайцев мы — на одно лицо. Они спутали меня с другим офицером…
Николов качает головой.
— Они вас опознают, Николай Михайлович. Никаких сомнений… Правда, почему-то говорят, что вы капитан, но им просительно не разбираться в наших званиях и погонах…
— И ещё, — добавляет сверху жандарм. — Стрелок оставил на револьвере отпечатки пальцев. Мы, конечно, не «шерлокхолмсы», но тоже умеем кое-что… Как думаете, Николай Михайлович, что будет если
Твою дивизию! Меня снова бросает в жар. Вот уж косяк так косяк!
— На револьвере могут остаться мои отпечатки, — с трудом выдавливаю я.
Модест Викторович довольно ухмыляется.
— Вот видите: я с самого начала знал: вы — человек чести. Не станете запираться…
— Простите, не договорил: на револьвере могут оказаться мои отпечатки, потому что я брал его в руки, когда мы с господином журналистом находились в столовой….
Жандарм недовольно морщится.
— Николай Михайлович…
— Это чистая правда. Опросите тех, кто был с нами в тот день в заведении графа Игнатьева. Они могли видеть… — горячо выпаливаю я, понимая, что мне не верят.
— Разумеется, мы так и поступим, — тоном судьи, вынесшего приговор, произносит жандарм. — Только не думаю, что это вам сильно поможет…
— Против вас все улики, — хмуро кивает Николов.
Кофе мы пьём практически в тишине.
Я анализирую, что это — подстава или трагическая случайность. Сухоруков явно растерял ко мне подобие уважения, Николов… Николов же пребывает в полном расстройстве.
В детстве я обожал читать всякие детективы, а теперь вот сам угодил в такой переплёт. И как выпутаться из передряги — ума не приложу.
Пока что всё против меня.
— Николай Михайлович, сделайте добровольное признание, — говорит жандарм. — Честное слово, вас это не красит… Думаю, Военно-полевой суд может вас оправдать. Скажете, что находились в состоянии аффекта, что была задета ваша честь офицера-фронтовика! Произошла ссора, вы не сдержались, схватили револьвер, нажали на спуск и…
— Парафиновый тест, — перебиваю его я.
— Простите, что?! — недоумённо вскидываются оба собеседника.
— Сделайте мне парафиновый тест! Да, мои отпечатки пальцев могли остаться на револьвере, но я из него не стрелял. Я вообще не стрелял с момента ранения. Думаю, на моих руках нет следов пороха, и парафиновый тест это покажет.
Жандарм озадачен.
— Господин ротмистр, вы точно в порядке? Или вы бредите?
— В чём дело? — удивляюсь уже я. — Неужели, так трудно проверить?
— Николай Михайлович, — взгляд Николова становится совсем уже грустным, — не знаю, где вы вычитали про какой-то парафиновый тест, но я не слышал, чтобы он использовался у нас или где-то за границей!
— Такого теста вообще в природе не существует! — констатирует жандарм.
Озадаченно прикусываю язык. Так-так, отпечатки снимать мы уже научились, а вот до методики определения следов пороха на коже человека — ещё не дошли.
Незадача… А ведь такой хороший козырь… был.
— Рикша!