Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Ты только за этим что ли пришёл? Если честно, то после того, что ты сделал, я тебя вообще видеть не хочу.
– Да, конечно. – Легко согласился со мной Вадим. Его серьёзность уже в который раз меня поразила. – Я понимаю, Ксюш… Хреново всё сегодня получилось… Самому противно, если честно… Кошки на душе скребут…
– Даже так? Странно… До сих пор мне казалось, что у тебя её вообще нету.
– Кого – её? – Глядя на меня, Вадим недоумённо заморгал.
– Души. – Пояснила я. – Смотрю на тебя всегда – и удивляюсь. Ты как робот. Никого не боишься,
Уже произнося эти слова, я осознавала, что заблуждаюсь. Потому что лицо Вадима сейчас заполнилось такой гаммой разных эмоций, что ни о каком сравнении его с бесчувственной машиной не могло быть и речи. Пока я говорила, он несколько раз пытался меня перебить, но потом вдруг поник головой, горько усмехнулся.
– Ну да… - Вымолвил он после того как я замолчала. – У тебя полно причин так обо мне думать. И что же, остальные тоже так говорят?
Я поймала его пристальный, печальный взгляд и неожиданно сама смутилась:
– Ну… Ты даёшь повод для подобных умозаключений. Девчонки в гримёрке сегодня говорили, например, что ты думаешь только о своём удовольствии и что вместо сердца у тебя половые гормоны.
– Серьёзно что ли? – Вадим явно растерялся. – Вот мочалки, а…
– Ты всех своих подруг считаешь мочалками? – Во мне с новой силой всколыхнулась неприязнь, и я её выразила слишком демонстративно. Канарейка совершенно смешался:
– Я…Я не такой ужасный, каким меня считают. Не понимаю, что я делаю не так?.. Я что, насилую кого-то или обманываю, обещаю что-то? Им-то я чего плохого сделал?
– Я не знаю. Но сегодня, между прочим, в том, что случилось, виноватым признали тебя.
– Естественно. – Вадим уныло уставился куда-то в потолок. И странное дело – прежде меня раздражала его самоуверенность, а теперь, когда он сидел такой грустный и подавленный, я совсем разозлилась. Почему-то очень не хотелось, чтобы Канарейка был ТАКИМ, и я вспыхнула, пытаясь его растормошить:
– Почему это естественно?! И чего ты им прикажешь о тебе думать?! Ты поссорился с другом и ходишь, как ни в чём не бывало! Смеешься, шутишь… Тебе плевать, что ты его обидел? Тебе, по-моему, вообще на всех плевать, кроме себя!
Я хотела, чтобы он возмутился, повысил голос, как там, в подъезде. Чтобы начал доказывать мне, что я не права. Однако Вадим оставался спокойным.
– Я, Ксюш, между прочим, артист. И, наверное, неплохой.
– Ну и что? При чем тут это?
– А ты хочешь, чтобы я рыдал у всех на виду и головой о стены колотился? Знаешь, выставлять своё душевное состояние напоказ не в моих правилах. Внутри у меня может все разрываться, но люди об этом никогда не догадаются. Поэтому Татьяна Евгеньевна мои актёрские способности так и ценит.
Вадим смотрел мне в глаза серьёзно и внимательно. Сейчас, я была уверена на сто процентов, он не играл очередной свой образ.
– Значит…- Подумав, заключила я. – Значит, ты просто притворялся, что всё в порядке? И на самом деле ты переживаешь?
Во мне рождалось какое-то непонятное садистское
– Да чего тебе говорить?.. Всё равно не поверишь.. Как же… Вадим Канаренко просто монстр какой-то. Терминатор… Хотя, если честно, я сюда как раз за тем и пришёл, чтобы тебе всё объяснить.
– Ну и объясняй. – Я по-прежнему не могла заставить себя отлепиться от двери и стояла, как приговорённая к расстрелу. – Я вижу, что ты не врёшь.
– Не вру. Честно, Ксюш, я этого всего не хотел. Это не очередная проверка была, ты тут совершенно ни при чём. Само собой как-то вышло. Спонтанно. Сначала ты крикнула, надо было рот тебе закрыть, а я руки вытащить не могу. А потом уже инстинкт сработал. Но это же бывает. Я ведь живой человек всё-таки. И душа у меня есть, что бы ты себе там ни думала. И чувства есть. Плохо мне сейчас очень. Мы ведь с Виталькой раньше так никогда не ссорились. А тут такой скандал при всех. Я его понимаю… Но я правда не хотел. И отбивать тебя у Витальки даже не думал. Я же вижу всё. С Олеськой по-другому всё как-то было. А тут…Тебя он любит… Сильно. У него это настоящее и, похоже, на всю жизнь. Виталька по-другому не умеет.
– Зачем ты мне всё это говоришь? – С трудом опомнилась я от наваждения, вызванного тихой речью Канарейки. – Мне не нужно ничего объяснять, я и так всё понимаю. Ты бы лучше к Виталику пошёл и ему бы это всё рассказал. Ты ему тоже дорог, и он тебя простит.
– Не пойду я к нему.
Меланхоличное проникновение в голосе тут же сменилось холодным металлом, и даже в глазах появился стальной блеск. Вот теперь это был прежний Вадим Канаренко, которого я хорошо знала.
– А-а, как же, как же… Мы же гордые такие. Может быть, в таком случае, ты и Виталику войну объявишь?
Я смотрела на Вадима насмешливо.
– Зачем? – Он снова поник, ссутулился.
– Ну как зачем? Он же тебя оскорбил, по лицу ударил у всех на глазах, а ты же никому этого не позволяешь делать. Кирилла Дубровина, вон, до сих пор простить не можешь.
– Это две разные вещи. Виталька мне за дело врезал. Я на него не обижаюсь. И драться с ним никогда не стану, ни при каких обстоятельствах.
– Так иди к нему и помирись. – Снова посоветовала я. – Неужели это так сложно – прийти и извиниться перед другом? Ты же виноват, так признай это честно.
Вадим медленно поднялся с дивана.
– Ты права, конечно. Всё это так. Но извиняться я не буду. За свою ошибку я уже заплатил, когда Витальке себя ударить позволил и ничем ему на это не ответил. Хотя мог бы и драку затеять прямо там. Но я уже сказал, с Виталькой я никогда в жизни не буду драться. Потому что, ты, конечно, можешь мне не верить, но Виталька для меня много значит.
Он двинулся к выходу, и я, не зная, что мне делать, отпрянула от двери так стремительно, словно мне угрожала опасность. Вадим просёк этот момент, усмехнулся с иронией: