Роза алая, роза белая

Уиллман Марианн

Он протянул руку.

— Идите ко мне, жена.

Моргана поставила серебряный кубок на столик с подсвечником, но не сдвинулась с места. Она помнила, как он нес ее в барку, помнила ощущение его могучей груди, крепких рук. Он необычайно силен, и не ей, слабой женщине, соперничать с ним.

Он придвинулся ближе, и она скользнула к нему по прогнувшейся под его тяжестью перине. Пальцы Ранульфа погрузились в ее волосы, намотали сверкающие пряди на руку. Ее лицо утонуло в другой его ладони. Она приоткрыла рот и часто задышала. Он медленно опустил голову и впился в ее рот своими твердыми

и теплыми губами. Моргана обвила его шею руками. Ранульф застонал, и его поцелуй стал более страстным.

Он оказался пылким и опытным любовником. Знал, как разжечь женщину. Этого Моргана не ожидала и была ошеломлена. К тому же слишком долго жила она в одиночестве. Его объятия взволновали ее, она почувствовала пробуждение страсти. Жар зародился в глубине ее тела, медом разливаясь по венам. На мгновение ее решимость заколебалась.

Ее тело таяло, сдаваясь ему, и она снова ощутила страх. Его сила, его мощь, жар его тела подавляли, поглощали ее. Он развязал ее сорочку, и его большая рука, скользнув внутрь, охватила ее грудь ладонью, лаская кончиком большого пальца твердеющий и пульсирующий от его прикосновений сосок. Страсть и желание поднимались в ней, путая мысли. Когда он раздвинул ворот сорочки и наклонил голову, чтобы поцеловать ее грудь, она задохнулась и отпрянула.

Ранульф изумленно замер, и Моргана успела выскочить из постели. Он откинул простыни и бросился за ней, не обращая внимания на свою наготу.

— Что за шутки, женщина? — проревел он.

Она задрожала от силы его гнева и отвела взгляд от мужественного тела, покрытого шрамами сражений. Ее голос прозвучал хрипло, но ей удалось притвориться спокойной:

— Мой господин, безусловно, вы имеете право делать со мной, что вам угодно, но... но... я только сегодня утром была женой другого мужчины.

Моргана бросилась перед ним на колени, огненные волосы накрыли ее фигуру мерцающим плащом.

— Пожалуйста, мой господин... я даже не успела оплакать его. Помолиться. Я умоляю вас, дайте мне только эту ночь, чтобы помолиться за душу Робина, и Господь вознаградит вас. Только до рассвета, мой господин.

Она подняла на него потемневшие аквамариновые глаза. Слезинки запутались в темных ресницах, как роса, сверкая в колеблющемся свете свечей. Ранульф боролся с желанием. Никогда раньше его не останавливали даже потоки слез, но просьба Морганы поколебала его решимость. Он желал ее, в этом не было никакого сомнения. Но она права и не так уж много просит, да и ночь почти уже прошла.

Ранульф собрал свою разбросанную одежду. Что ж, можно потерпеть еще несколько часов. Пусть помолится. Зато позднее она не сможет упрекнуть его в том, что он затащил ее в постель прямо с могилы первого мужа.

— Хорошо. Позовите вашу служанку. Я проведу ночь в ее комнате.

Вскоре Ранульф лежал на узкой кровати в спаленке Бронуин, пытаясь затушить огонь желания сознанием собственного благородства. Но утешение оказалось слабым. Боль в чреслах при воспоминании об обнаженном теле Морганы из сладкой пытки превратилась в агонию неудовлетворенной страсти. Он думал о ее мерцающих волосах, полных губах, белой нежной груди. Он хотел коснуться Морганы, узнать все тайны ее прекрасного тела.

Несмотря

на испытываемые им муки, выпитое вино брало свое. Напряжение ослабло — правда, лишь после того, как он вытеснил образ Морганы мысленными военными упражнениями. Его сознание затуманилось, и, наконец, он заснул.

Его разбудил солнечный свет, падавший из незашторенного окна. Мгновение Ранульф не мог понять, где находится, затем память постепенно вернулась к нему. В висках стучало, во рту пересохло и отдавало мокрой шерстью. Значит, дрянное было вино. Отбросив простыни, Ранульф, шатаясь, подошел к окну. Давно рассвело. Несмотря на страшную головную боль, он был полон решимости уладить незавершенное дело со своей новобрачной. Даже самая благочестивая женщина уже должна покончить с молитвами. Из спальни не доносилось ни звука. Ранульф дважды постучал, но не получил ответа. Открыв дверь, он ступил в полумрак.

Шторы на окнах были опущены, драпировки балдахина, защищавшие от предательских ночных сквозняков, еще не раздвинуты. Изумрудно-зеленый халат лежал свернутый на скамье, на резном деревянном комоде разместились баночки с помадами и щетка для волос из слоновой кости. Все казалось обычным, но инстинкт воина заставил его насторожиться.

Он быстро подошел к кровати, вглядываясь в очертания фигуры под покрывалом.

— Какая же вы любительница поваляться в постели! А я думал, что вы все еще молитесь. Негоже так приветствовать мужа в первое утро совместной жизни; ну, не беда, сейчас вы у меня мигом проснетесь.

Фигура не пошевелилась. Ранульф почуял неладное и сдернул покрывало. Его взгляду открылась искусно сложенная в форме спящего тела одежда. Он бросился к окну и отдернул шторы. Окно было распахнуто, и связанные простыни предательски болтались над узким балкончиком внизу. Его красавица жена, которой полагалось стоять на коленях и скорбно молиться, пустилась в бега.

С болью в чреслах и яростью в сердце, Ранульф разразился ругательствами на всех доступных ему языках.

Глава третья

— Расступись! Расступись!

Двенадцать тяжело вооруженных всадников по двое в ряд мчались по дороге на запад со скоростью устремленной к добыче волчьей стаи. Лондон вместе с полудюжиной деревушек остался далеко позади. Неутомимую кавалькаду возглавлял Ранульф на могучем черном жеребце, подгоняемом нетерпеливым хозяином. Десмонд Оркнейский пришпорил своего серого и наконец поравнялся с кузеном.

— Черт побери, Ранульф, умерь свой пыл. Лошади выдохнутся к полудню... если не свалятся раньше.

Ранульф нахмурился, зорко оглядывая дорогу, но перевел жеребца в более легкий галоп.

— Надо нагнать ее как можно скорее. Чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше.

— Двух одиноких женщин легко выследить, эти слабые создания далеко от нас не ускачут. — Десмонд лукаво усмехнулся. — Не волнуйся, Ранульф. До захода солнца мы вернем твою милую женушку.

— Осиное гнездо милее этой уэльской кошки! Ранульф бросился вперед, как будто за ним гнался дьявол в канун Дня всех святых, и Десмонду оставалось винить за это лишь самого себя.