Роза Тибета

Дэвидсон Лайонел

2

У мальчика был с собой маленький пакетик цампы, и они съели его всухомятку, быстро продвигаясь вперед. Он миновал на своем пути участок реки, который, по его мнению, мог быть предметом переговоров, и он поспешно направил лошадь к нему вдоль берега, настоятельница и тюки сели верхом, Хьюстон спотыкался рядом с ним.

Выстрелы, которые слышал Хьюстон, были не кодом сигналов, а тем, что китайцы стреляли вслед Ринглингу и одному из охранников, которые сбежали вместе с ним. Ринглинг отдал мужчине его второй пистолет (и теперь сожалел об этом, потому что он думал, что охранник был ранен и отбит), и каждый из них застрелил всадника, сел на лошадь и убежал.

Мальчик знал эту реку: он был уверен, что китайцы

не спустятся за ними с горы, потому что в нескольких милях отсюда был мост, и они могли перейти его и рассредоточиться, чтобы подобрать их на другом берегу. Поэтому для них было неотложным делом пересечь границу как можно скорее и двигаться со всей возможной скоростью, пока китайцы не оказались в состоянии отрезать их.

У него было достаточно практических знаний о стране за ее пределами, и он думал, что у него будет лучшее знание, как только они обнаружат караванный путь; именно по этому маршруту пришли китайцы, забрали лодочников и взяли под контроль монастырь. Они ждали в монастыре целых два дня, выставив пикеты на скалах наверху, а конный эскадрон отправился на поиски наилучшего места для засады; потому что они хотели, чтобы настоятельница и сокровище убрались из ущелья; они хотели, чтобы они находились на открытом пространстве, где медленно движущийся паланкин не смог бы попасть в засаду.будь в их поле зрения, и не было бы никакой возможности похитить настоятельницу и ее сокровище.

Старый хитрый человек в Ходзо подумал об этом; он придумал ряд хитроумных мер, чтобы позволить настоятельнице сбежать. Но он не подумал, пришло в голову Хьюстону, когда он, жалко спотыкаясь, брел в пропитанной брызгами темноте, о том, что нужно было делать после побега. Что-то нужно было оставить наследнику полковника Янгхасбанда.

Было уже восемь часов, когда они нашли нужный участок реки; берега здесь были шире, пляж шире, вода, очевидно, мельче. Массивные скалы торчали из русла, и на их вершинах были разбросаны обломки весенних паводков. Мальчик привязал себя веревкой к лошади и пошел вброд. Хьюстон мельком увидела его сквозь брызги, срывающего ветку со скалы и пытающегося измерить глубину. Он вернулся, промокший.

‘Это глубоко?’

‘Очень глубоко и очень быстро’.

‘Что же делать?’

‘Я мог бы попробовать с лошадью, чтобы провести линию поперек’.

Они разработали систему сигналов: два рывка для Хьюстона, чтобы поднять его обратно, три, чтобы он благополучно приземлился на другой стороне, четыре, чтобы он был готов перебросить их; и четыре также от Хьюстона, чтобы его подняли.

Мальчик обвязал веревку вокруг себя и поменялся местами с настоятельницей, отводя глаза, когда она спешивалась.

‘Желаю удачи!’

Мальчик, не отвечая, шлепнул лошадь и поскакал прямо в реку. Он вошел быстро, прежде чем лошадь смогла высказать свое мнение, и Хьюстон почти сразу потерял его. Веревка так сильно прыгала и дрожала в его руках, что он не мог понять, какие бешеные сигналы могли быть предназначены, и, выругавшись один раз, начал нерешительный рывок назад, прежде чем почувствовал в своих руках три медленных, сильных рывка, а минуту спустя еще четыре.

Девушка сидела на небольшом камне, кутаясь в плащ и сильно дрожа от липкого холода. Хьюстон поставил ее на ноги и обвязал веревкой ее талию, а также себя, оставив между ними несколько ярдов веревки, чтобы их не тянуло вниз, прикрепил тюки.

‘Мы должны пересечь сейчас, Мэй-Хуа’.

– Я не умею плавать, Чао-ли.

‘Лошадь потянет нас. Я буду держать тебя, ’ сказал он и поцеловал ее, и пока он целовал ее, четыре раза дернул за веревку, а мгновение спустя почувствовал, что ее тянет, и поддержал ее, когда она падала, а затем они оказались в воде.

Брызги были холодными, но в них не было смертельного,

пробирающего до костей ледяного холода реки, и он услышал, как она ахнула и вскрикнула от ужасного потрясения, и мрачно вцепился в нее. Было невозможно идти по воде, журчащий поток уносил его ноги, а руки, обхватившие девушку, были бессильны удержать его на ногах. Ревущая белая вода ослепила и задушила его, и он был под водой, девушка боролась в его руках, веревка вокруг его талии сильно натягивалась. Он чувствовал, как они вдвоем, сцепившись, переворачиваются снова и снова в воде, и тупой боль в конечностях, ударившихся о камень; а потом он был на ногах, и снова без них, и на коленях, и волочился по неровному дну, и они сделали это. Девочку рвало и она брызгала слюной, и он попытался встать, чтобы помочь ей, но его снова потащили вниз, веревка натянулась и тянула его с двух сторон, и он понял, что произошло, и закричал мальчику изо всех сил. Мальчик, казалось, сам осознал это мгновение спустя, потому что давление со стороны берега ослабло, и мальчик оказался рядом с ним в воде, ругаясь и выходя за его пределы, веревка натянулась и освободилась, тюки освободились от каких-либо подводных препятствий, удерживавших их.

Им потребовалось несколько минут, чтобы, задыхаясь и кашляя, выжать одежду, насколько это было возможно, а затем мальчик снова навьючил тюки на лошадь, Хьюстон помогла настоятельнице сесть в седло, и они снова тронулись в путь, стуча зубами в морозной ночи.

Луна вышла из-за гор, когда они вышли на караванный путь, и мальчик поднялся на небольшой холм для разведки, прежде чем взяться за него. Он быстро вернулся обратно.

‘ Здесь повсюду солдаты, сахиб. Я видел их огни. Нам придется идти всю ночь.’

Они срезали путь, мальчик теперь шел уверенно, потому что он уже путешествовал по этой стране раньше, и пересек неровные холмы, прежде чем ближе к полуночи выбрал второстепенную дорогу, простую канаву между высокими скалами, но ведущую прямо на восток.

Хьюстон уже почти встал на ноги и бодрствовал только из-за жгучей боли от упавших арок и мокрой одежды, натирающей раны. Внутренняя сторона его бедер казалась совсем сырой. У него была рана на задней части шеи, и когда он наклонился вперед, чтобы облегчить ее, у него появилась другая рана под подбородком. Он пытался ходить на кривых ногах, чтобы облегчить натирание бедер, и заработал две новые язвы там, где его ботинки натирали лодыжки. Казалось, что они телеграфировали ему теперь из каждой точки его тела, и он больше не пытался уклониться от них, регистрируя последовательность с каким-то пепельным стоицизмом и ведя, так сказать, своего рода подсчет, поскольку он пришел к убеждению, что если один аванпост боли потерпит неудачу,остальное может потерпеть неудачу, и за этим последуют ужасы какого-то нового и менее знакомого рода.

Мальчик невозмутимо шел впереди с уздечкой; но когда луна снова начала заходить, он замедлил шаг, оглядываясь по сторонам. Тропа расширилась совершенно неожиданно. Он остановил их, отдал уздечку Хьюстону и пошел дальше один с намотанной веревкой в темноте.

Хьюстон слышал, как девушка стонала и пыталась сесть на лошади, и он знал, что должен пошевелиться, чтобы поймать ее, если она упадет; но вскоре она откинулась назад, закрыв глаза и стуча зубами, на то место, которое она согрела на шее лошади.

Он сам больше не осознавал холода, настолько поглощенный своей внутренней сетью боли и необходимостью поддерживать ее, пока он стоял неподвижно, и что он даже сначала не услышал, как мальчик зовет его, и осознал это только тогда, когда вокруг него начали падать камни. Он поднял глаза.

‘ Сахиб! Ты видишь меня, сахиб?’

‘Где ты?’

"Ты вообще что-нибудь видишь?’

‘Нет’.

Мальчик больше ничего не сказал, но было слышно, как он тихонько постукивает наверху, и вскоре конец веревки упал, и в ливне льда и снега мальчик спустился по ней. Он ходил взад и вперед по дорожке, глядя вверх.