Роза Тибета

Дэвидсон Лайонел

Однако мальчик крепко схватил его за руку, когда он повернулся, и Хьюстон увидел, что он смотрит не на людей на трассе, а на того, в джипе, который теперь начал говорить в свой микрофон.

Его трясло так сильно, что даже с помощью мальчика он едва смог втащить себя обратно в пещеру. Он лежал внутри, испытывая отвращение и ярость, борясь с диким желанием броситься к ним; осознавая, что впервые в жизни ему захотелось собственными руками кого-нибудь убить.

Это, конечно, значительно облегчило задачу в дальнейшем.

Каждая тропа, ведущая

от реки, была перекрыта; там, где это было возможно, были задействованы джипы, чтобы быстро вернуться по следам. Люди внизу сочли дорогу слишком узкой для их джипа и попросили перевезти их на мулах. Им было сказано оставаться на месте, чтобы встретиться с группой, которая сейчас направляется к ним.

На радиоприемнике было несколько передач. Мальчик не мог понять всего, что было сказано. Но девушка могла. Они втроем сидели, умирающие от голода, в сером, ледяном холоде, слушая, как едят солдаты, и передачи.

Женщина была изнасилована еще четыре раза после обеда и дважды ближе к вечеру радистом, который пропустил свою порцию. Поднялся ветер, и он оттащил ее обратно в укрытие пещеры, чтобы сделать это с комфортом. Когда она проходила внизу, мальчик впервые увидел ее лицо. Он плакал, когда вернулся в пещеру.

Хьюстон не спрашивал его почему, потому что он уже догадался. Но мальчик все равно сказал ему.

Ожидаемая группа прибыла после наступления темноты. Это была небольшая группа, состоящая только из человека на муле. Он сказал, что дальнейший транспорт не может быть отправлен до следующего дня, и что джип должен быть немедленно возвращен. Огонь пришлось потушить, прежде чем его можно было объехать по трассе; но через несколько минут Хьюстон увидел, как он с ревом мчится на низкой передаче, сверкая фарами. Четверо солдат, вновь прибывший посетитель и женщина остались. Огонь снова разгорелся. Посетитель начал допрашивать женщину.

По его словам, он проверял женщин в близлежащем лагере кочевников, но столкнулся с особыми трудностями. …

Хьюстон вернулся в пещеру, потому что он слышал и видел достаточно; он держал девушку на руках и закрыл ей уши руками, чтобы она не слышала.

Не было никаких особых причин, по которым кто-либо должен был подозревать главного монаха-медика; и было ясно, почему губернатор не заметил его из своего досье. Этот человек не был выходцем с востока. Он выглядел как чистокровный тибетец. Его голос был слышен совершенно отчетливо сквозь потрескивание огня.

‘Сестра моя, какой смысл сопротивляться? Скажи, о чем тебя просят, и боль прекратится.’

Боль не прекращалась. Через несколько минут крики начались снова, еще более мучительные, чем раньше.

‘Моя сестра, учись мудрости. Сократите путь Матери и свой собственный. У нее нет надежды на спасение. Опишите ее в точности, и ваши неприятности закончатся.’

Увы, ее бедам не суждено было закончиться так скоро. Хьюстон лежал в глубине пещеры, голова девушки была плотно прижата к его плечу, и слушал, как она их переносит. Только два человека в мире знали, как выглядела Мать под маской, и он не думал, что тот, кто внизу, расскажет. Маленькая Дочь отказалась от своей девственности и, судя по всему, почти потеряла рассудок. Но он не думал, что, кроме своей жизни, она откажется от чего-то еще.

4

Вскоре

после девяти часов мальчику показалось, что он что-то услышал за криками, и он вошел, чтобы сказать об этом Хьюстону. Хьюстон вышла с ним. Они стояли на выступе скалы, прислушиваясь. В огонь были подброшены свежие дрова рододендрона, и они шипели и пели, когда таял лед. Но Хьюстон мог услышать это сам через мгновение.

Он сказал: ‘Это ветер’.

‘ Это не ветер, сахиб.

‘Ветер дует в том направлении’.

‘ Да, сахиб. Он может чувствовать запах пищи и слышать их.’

"Сколько времени прошло с тех пор, как она ела?’

‘Нет со вчерашнего дня в полдень’.

‘Ты можешь добраться до нее?’

‘Не без падения’.

Хьюстон посмотрела на утес над ними; он сиял льдом в прыгающем красноватом свете.

"Ты не сможешь добраться до нее сверху", - сказал мальчик, наблюдая за ним. ‘Ты даже не можешь этого увидеть. Вот почему я привязал ее там.’

Но он ушел, не сказав ему Хьюстон.

Он отсутствовал почти два часа. Когда он вернулся, он был синим от холода, губы и брови покрылись инеем. Он не смог добраться до лошади. Он дошел до точки прямо над ней и спустился по веревке. Он подлетел достаточно близко, чтобы выстрелить, но побоялся воспользоваться пистолетом. С вершины утеса ему открывался прекрасный вид на окружающую местность, и повсюду вокруг, насколько он мог видеть, горели лагерные костры; солдаты стояли бивуаками на каждой крошечной тропинке, и, казалось, значительное их число расположилось на равнине в нескольких милях впереди. Однако лошадь поднимала такой шум и чуть не прокусила уздечку, что в отчаянии мальчик попробовал другие меры. Он собирал камни и, раскачиваясь на веревке в морозную ночь, пытался таким образом убить лошадь. Он несколько раз поднимался и спускался на веревке за своими камнями и знал, что зацепился ею за голову и плечи. Но он не убил ее и даже не успокоил. Он был уверен, что лошадь освободится в течение нескольких часов.

Хьюстон так оцепенел от холода, голода и напряжения ожидания, что едва мог думать.

‘Неужели нет никакого другого способа добраться до этого?’

‘ Никаких, сахиб. Я пытался.’

‘Не могли бы вы пройти дальше, на вершине утеса, спуститься, где сможете, и подняться с тропы?’

‘ Сахиб, это может занять всю ночь. Мы не можем ждать всю ночь, ’ сказал мальчик. Он был очень напуган, его лицо снова заострилось и сморщилось, как у какого-то маленького животного. ‘Мы должны уехать отсюда. Мы должны уехать как можно скорее.’

Хьюстон сначала подумала, что он предлагает безумное предложение, чтобы они все взобрались на скалу, потому что было ясно, что девушка была не в состоянии куда–либо карабкаться. Но Ринглинг не предполагал этого. Он был наполовину голоден, наполовину замерз и весь дрожал от страха; но предложение, которое он должен был предложить, было еще более фантастичным.

Хьюстон подумал, что он сошел с ума.

‘ Сахиб, это наша единственная надежда.