Рождение Клеста
Шрифт:
— ВСТА-А-А-А-ТЬ! — заорал, значит, наш начальник.
«Солдат» и ухом не повёл.
— ВСТА-А-А-А-ТЬ! — повторил тот команду и ещё слов прибавил, не самых пристойных.
Ноль эмоций. На командира стали издалека, из расположения ближайших десятков, осторожно оглядываться мужики: зачем шумишь?
— А-а-а-а, совсем оборзели тут, мать вашу! — и обозлённый сотник, подбежав к чучелу, пнул его ногой.
— А-а-а-а-а-а!.. Как вы были неправы, сыновья падших женщин, достойные своих матерей! — взорвался он, поняв свою ошибку, и побежал зверствовать.
В общем, когда мы возвратились с возками дров,
Жизнь шла своим чередом. Мы видели, что некоторые части снимались и уходили. Сначала начиналась суматошная беготня, крики, команды; полотняные шатры опадали, на телеги грузились закопчённые котлы, оружие, припасы. Солдаты кое-как выстраивались десятками и сотнями, и, наконец, поднимая столб едкой пыли, людская колонна начинала топать туда, куда велено. А на освободившееся место приходили другие новобранцы.
Наш лагерь был чисто учебный: сюда не прибывали потрёпанные в боях полки на отдых и пополнение свежей кровью. Время от времени появлялись отряды бывалых вояк, даже с ранеными, но они растворялись в нашей бестолковой массе, занимая места командиров десятков и сотен.
«О-о-о-о! Новое пополнение прибыло!»- радостно ржали мужики, наблюдая, как в лагерь гонят стадо блеющих баранов нам на прокорм.
Получили мы и кожаные доспехи, и настоящие копья, щиты. Щиты, правда, оказались халтурными: без металлической окантовки — такие в сражениях быстро ломаются на куски, но мы этого пока не знали. Стали учиться держать общий строй, создавая из щитов сплошную стену, наносить слаженные удары копьями по команде. Ко мне приходили всё новые и новые знания о войне плечом к плечу с товарищем, а старые навыки стали подзабываться. Мы с Мальком, ощущая потерю, вечерами тренировались в паре, вызывая удивление товарищей: и не надоедает нам каждый божий день железяками махать?
Мы почти все поменяли обувь: купили сандалии, подошву которых делают из коровьей кожи, снимаемой с сухожилия. Такая и в котле не уваривается за целые сутки, и не сжуёшь её после варки. Крестьяне приматывают такую подошву к ноге простыми пеньковыми верёвками, и называют «онучи», а в городах к ней культурно приделывают кожаные ремешки — вот тебе «сандалии», хотя на деревянную сандаловую обувь наших южных соседей она похожа лишь теми же ремешками. Летом в ней ходить по полям — самое то.
Получив доспехи, мы стали как бы настоящими солдатами. По крайней мере, нас начали выпускать на побывку в город.
Наша столица произвела на меня нужное впечатление: тут стояли такие важные и солидные здания изысканной архитектуры, по сравнению с которыми даже наша ратуша с башенками, покрытыми медными листами, казалась деревенским сараем.
Мы проходили сквозь двойные ворота в сторожевой башне, отдавали часовым керамические плашки с оттиском — пропуска на побывку, — и топали себе дальше, в шумную столицу. Охранники потом эти собранные «черепки»-жетоны возвращали обратно в наш лагерь, для новых «отдыхающих».
Что ж, здравствуй, большой город! Мы весело шагали по улицам, заговаривая зубы хихикающим девицам. Вечером, пройдя каждый своим маршрутом, мы неизбежно встречались в знакомом кабаке и исправно набирались, как и подобает настоящим солдатам. Воздух, пропитанный запахом потных, немытых тел, дешевого курева, застойного перегара, кислой капусты, дрянного вина и пива, стал нам привычен.
За время нашего обучения пало ещё несколько городов; мы невольно впадали в уныние — до получения нового кувшина дрянного вина.
Видели мы в кабаках и калек, вернувшихся с войны ранеными: ещё не опустившихся, бесконечное число раз повторявших по пьянке одни и те же истории и требовавших «угощение» за их правдивые рассказы. Их маячило пока мало, и война ещё никому не казалась безжалостной мясорубкой, способной глотать наивных мужиков десятками тысяч. Мы потешались над этими пьяницами, совершенно никак не представляя себя на их месте. Мы могли представить себя только героями, гонящими врагов с родной земли.
Забылись оставленные далеко и надолго любимые подружки: на наших коленях сидели совсем другие бабёнки, хохотавшие понимающим смехом. Мы все жили одинаково — я не собирался отличаться от других, но в груди потихоньку начинала свербить некая неудовлетворённость, которую продажные женщины истощить никак не могли.
Начало долгого пути
Что ж, пришёл и наш черёд. Заорали дурные десятники, щедро раздавая замешкавшимся пинки и тумаки. Мы валили палатки, грузили на телеги — делали всё то, что и все войска, покидавшие опостылевший учебный лагерь.
Щиты и копья полагалось нести самим. Копья мы использовали, как дорожные посохи, щиты забрасывали за спину — так и шли. Котлами нас, слава Пресветлому, обеспечили, так что этот поход на моей памяти остался как самый беспроблемный. Конечно, в дороге кто-то заболел и был оставлен, но зато не было массового мора из-за нападения неизлечимых болезней.
Никогда не думал, что армия может быть такой «длинной»! Заходим на ночёвку в деревню, а там бурчат, что «вчера ваши уже тут ночевали и всё выпили-съели, и всех наших девок перепортили». Неужели враги смогут разбить такую неимоверную силищу?! Конечно, нет!
Армия шла совсем не так, как наш маленький отряд, и с потерями не считалась. Сломалась телега? — её мигом перегружали на ближайшие подводы и сталкивали с дороги. Весь путь оказался отмечен скелетами брошенных подвод, зачастую с неким скарбом. Захромала лошадь? — ей мигом перерезали горло, торопливо рубили на мясо — вечером мы уже хлебали сладковатую конскую похлёбку: это вкуснее, чем варёное вяленое.